Королева и Эрзабет встретили Людовика у ворот замка. Цетрик рассказал обо всём случившемся. Эрзабет побледнела и прислонилась к столу. Когда Мария и король ушли в замок, Цетрик подошёл к молодой девушке и, взяв её за руку, произнёс:
— Можете ли вы простить мне, что я ранил, а может быть, и убил вашего брата?
— О, — воскликнула Эрзабет, — я от души прощаю вас; ведь это было сделано ради короля и отечества. Вы рисковали своей жизнью... которая так дорога для меня, — добавила она, покраснев.
— Для вас, Эрзабет! — воскликнул Цетрик, целуя руки молодой девушки.
— Эрзабет! — позвала королева, и она поспешила на зов.
Дворянство тщетно ожидало ответа короля, он больше не появился. Тогда оно собралось у Ракоша и постановило: 1) отнять десятину у духовенства и употребить её на защиту границ; 2) собраться на Иванов день в Гатване, где выработать средства для спасения отечества.
В самый разгар переговоров появился Матвей Перен с забинтованной головой, держа в руках большую куклу в костюме венгерского воина. Людовик велел сделать её для маленького сына польского короля, Ирма же потихоньку унесла её из комнаты короля и дала своему сыну.
— Посмотрите, на что тратятся деньги государства! — воскликнул Матвей. — Какими игрушками король собирается защищать отечество!
Дворяне с громкими криками, насмешками и ругательствами последовали за Матвеем и в конце концов повесили куклу на дереве[5].
В тот же вечер Мария получила записку от своего таинственного друга, в которой он снова просил свидания. В назначенный час она отправилась на вал и по условленному знаку сбросила лестницу. Таинственный незнакомец сообщил королеве, что дворянство разойдётся, не ассигновав денег, если все его требования будут отклонены, и посоветовал утвердить некоторые требования, а также удалить Черенцеса, так как дворяне страшно озлоблены против него.
Мария поблагодарила его, и он удалился так же быстро, как и пришёл.
На другой день явилась новая депутация, требовавшая ответа на последние два постановления. Король сообщил, что приказал арестовать министра финансов и что даст ответ на постановления на следующий день.
Королева поручила Гавриилу Перену арестовать Черенцеса и передать ему, что это делается ради успокоения дворян и что ему не грозит никакой опасности. Тем не менее это известие произвело на министра финансов удручающее впечатление; он плакал, как ребёнок, утверждал, что не виноват, и умолял Гавриила похлопотать за него при дворе.
Гавриил, доставив Черенцеса в башню, поспешил к Иоле. Её пылкая фантазия также рисовала ей всё в самом ужасном свете, и только когда Перен обещал ей окружить отца в тюрьме всеми удобствами, к которым он привык дома, она немного успокоилась.
Черенцес приободрился, когда увидел свою мягкую постель и облёкся в свой любимый халат и тёплые туфли.
Когда Гавриил вечером навестил старика вместе с Иолой, то нашёл его в отличном настроении.
Арест еврея умиротворил некоторых дворян, но другая часть, ободрённая успехом, стала требовать утверждения всех выработанных пунктов. Король дал отрицательный ответ, и дворяне в тот же день разошлись, не ассигновав ни гроша.
Государственный совет был так ошеломлён этим, что на первом же заседании разразился сильный скандал. Франджипани обвинял во всём Чалкана; тот рассердился, вскочил и схватил графа за бороду; граф ударил архиепископа по лицу.
В этот момент в зал вошёл король, и шум прекратился.
Королева следовала за Людовиком и заявила магнатам, что утверждением постановления сейма можно было вызвать большое несчастье и что она согласна скорее заложить последнее, чем подчиниться.
Архиепископ пожаловался на Франджипани. Мария выслушала их обоих и свидетелей и приказала посадить графа на несколько дней в башню. Выйдя из-под ареста, гордый граф оставил двор и поступил на службу к австрийскому герцогу Фердинанду[6].
XV
Misera plebs
Сцена в Ракоше произвела на Людовика сильное впечатление. Он решил было порвать с Ирмой, но в последний момент у него не хватило силы воли. Он знал, что она предаёт его, но её поцелуи каждый вечер горели на его губах, её ласки приводили его в какой-то жуткий восторг: его страсть к ней усиливалась от сознания опасности, которой он подвергается.
Заполия торжествовал: дворянство и король были озлоблены друг против друга, его усилия наконец были вознаграждены, и он рассчитывал, что после съезда в Гатване судьба государства перейдёт в его руки.