Когда маленькая армия прибыла в Бац, то там ничего не было приготовлено. Полководцы, которых король послал вперёд, кутили и веселились, и прибывшие не нашли ни помещения, ни провианта, ни фуража для лошадей. Часть дворян кое-как разместилась в городке, другие же расположились лагерем вместе с солдатами. Королю по его приказанию была разбита палатка среди армии.
Он мрачно сидел на своей походной кровати. Палатин стоял около него и докладывал о расположении армии в лагере и на форпостах. Глаза короля лихорадочно горели. Баторий тотчас же позвал доктора; тот пощупал голову и пульс Людовика и объявил, что он болен.
В следующие дни Людовик был совсем апатичен и равнодушен, не слышал, когда к нему обращались, и отвечал невпопад. Все попытки вывести его из этого состояния не имели успеха, ничто не возбуждало в нём интереса. Томарри привёл перебежчика из лагеря султана, регента, который хотел снова обратиться в христианство. Он сказал, что Сулейман идёт с полумиллионной армией, что тридцать тысяч верблюдов нагружены мукой и ячменём, три тысячи верблюдов — порохом и свинцом и что в его артиллерии насчитывается до трёхсот пушек. Король кивнул и потребовал свою шахматную доску. На следующее утро палатин сообщил Людовику, что один из полководцев султана с тысячью всадников перешёл Драву и грабит её левый берег.
Он потребовал от короля отдать приказ напасть на пашу. Король кивнул головой и молчал. Баторий с состраданием взглянул на него и вышел; четверть часа спустя он выступил из лагеря с пятьюстами гусар.
Людовик позвал своего шталмейстера и тихо сказал:
— Выведи меня из палатки! Есть ли тут какой-нибудь холм?
— Там, на севере, — ответил Цетрик.
Опираясь на его плечо, король дошёл до холма и спросил:
— Где Офен?
— Там, — ответил шталмейстер, указывая на север.
— Там, там она! — повторил король, а затем сел на камень, обхватил колени руками и целый день просидел, глядя на север.
Вечером Цетрик насильно увёл его в палатку.
Час спустя в лагере произошло волнение, раздалась музыка и послышались радостные клики. Палатин вернулся с победой и привёл около двухсот пленных. Покрытый пылью и кровью, он вошёл в палатку короля, положил к его ногам конский хвост[2] и рассказал, как он напал на пашу, убил его и рассеял его войска. Людовик выслушал, улыбнулся, бросился на грудь Батория и разрыдался. Его уложили в постель; ночью у него сделался сильный жар.
Ранним утром с форпостов донесли о приближении с севера сильного отряда; ожидали подкрепления и не ошиблись. Впереди ехал эскадрон гусар, прекрасно вооружённых и одетых; за ними следовал отряд пеших солдат. Впереди этого отряда ехал стройный всадник в чёрном бархатном кафтане, опушённом соболем. На его голове была высокая соболья шапка, на лице — чёрная маска; его окружали двадцать также замаскированных всадников. При приближении этого отряда солдаты выскочили из палаток, радостно приветствовали вновь прибывших и сопровождали до палатки короля.
Перед палаткой таинственный всадник соскочил с лошади и потребовал, чтобы его ввели к королю. Ему отказали, говоря, что король болен.
— Болен? — воскликнул он. — Тем более никто не посмеет удерживать меня!
При звуке этого голоса король приподнялся и прислушался.
— Цетрик, мне, вероятно, приснилось? Это её голос, — сказал он шталмейстеру.
В эту минуту полы палатки распахнулись, в неё ворвался незнакомец и бросился к постели короля. Он быстро сорвал с себя шапку и маску — это была наложница. Людовик вскрикнул и со слезами прижал её к своей груди.
— Ты болен, мой король, мой возлюбленный, и меня не было около тебя?! — с беспокойством проговорила она.
Людовик улыбнулся.
— Я был болен от тоски по тебе, — прошептал он, гладя её волосы, — но теперь я поправлюсь; ты вылечишь меня своими поцелуями. Целуй меня!
Цетрик вышел из палатки и весь день и всю ночь пролежал у входа в неё, не впуская никого. Наложница была теперь врачом больного короля. Наутро он был здоров. Бодрый и свежий он пошёл по лагерю, зашёл к палатину, осмотрел весь лагерь и форпосты и осведомился о силе и передвижениях врага. Затем он осмотрел отряд, прибывший с наложницей, сам указал ему место в лагере и присутствовал при том, как разбивали палатку для его возлюбленной.
Палатин мрачно смотрел на это и сказал Томарри:
— Эта женщина опаснее Заполии и султана. Мы должны быть очень осторожны. Тут может помочь только Мария.