— Это ты, Людовик?
— Да, это — я, — глухо проговорил он, не вставая с колен, — не гони меня, но выслушай!..
— Хорошо, — сказала она, — я согласна. Встань, — мягче добавила Мария, — я оденусь и выслушаю тебя.
Король поднялся и подошёл к окну.
Мария быстро поднялась с постели, накинула капот, надела тёплые туфли и села в кресло, скрестив руки на груди. Людовик бросился к её ногам, но она не двинулась.
— Ты меня ещё любишь? — спросил король.
— Нет, — спокойно ответила Мария.
Людовик молчал; он закрыл лицо руками и зарыдал. Королева рассмеялась.
— Ты плачешь об Ирме Перен? — спросила она.
— Неужели ты не можешь простить меня? — тихо проговорил он.
— Нет, — решительно ответила она, — нет, нет. Ты заслуживаешь только сожаления.
— Так пожалей меня! — воскликнул он.
— Хорошо, — мягко ответила королева, — только жалеть не значит простить. Я не могу простить тебя и забыть всё то зло, которое ты причинил мне; я не могу больше любить тебя и быть твоей. Я хочу постараться избавить тебя от позора и вытащить из той тины, куда вовлекла тебя твоя страсть.
Король встал, схватил руку супруги и покрыл её поцелуями.
— Ты предал меня, — сказала королева, — я могу снести это, но позора никогда не перенесу. У тебя ещё есть выбор. Уходи и оставь меня.
— Нет, никогда! — воскликнул король.
— Если ты теперь откажешься от меня, — строго проговорила Мария, — и опозоришь меня, то я убью тебя; помни это!
— Тогда убей меня, — ответил Людовик, — я не хочу больше жить, если ещё раз предам тебя. Все те, кто целовал меня и гнул предо мной спину, — обманщики, лгуны и негодяи, но, слава Богу, я освободился от их сетей. Я буду как воск в твоих руках... Только прости меня!
Королева отрицательно покачала головой.
— Бог прощает, — продолжал король, — а ты...
— Я — не Бог! — воскликнула Мария.
— Ты — женщина, у тебя мягкое сердце.
— Нет, моё сердце жёстко, люди сделали его таким, и ты прежде других виноват в этом.
— Ты не можешь простить меня, потому что любишь другого! — воскликнул король.
— Людовик! — крикнула Мария, задрожав с ног до головы. — Ты хочешь обвинить меня?
— Нет, я хочу только умереть; прощай!
Она повернулась к нему спиной и сухо проговорила:
— Иди!
С того дня Людовику было разрешено появляться в покоях королевы, но только в качестве друга. Мария оставалась твёрдой, но всё же ей было страшно жаль супруга; она ещё сохранила надежду вернуть своё влияние, но спасти его уже не надеялась.
— Ты больше не веришь в моё чувство, — сказал ей однажды король, — я страдаю, а ты смеёшься. Ты не хочешь смягчиться, сама боишься этого.
— Нет.
— Если ты так уверена в себе, — ответил он, — то позволь мне попытаться.
— Чего ты хочешь?
— Я испытываю сильное желание побыть наедине с тобой, вдали от этого света, который я ненавижу, этих людей, которых презираю, — с волнением воскликнул Людовик.
Королева, казалось, что-то обдумывала.
— Хорошо, — сказала она наконец, — пусть двор собирается. Мы отправимся в Вышеград.
XXIII
Душевные пытки
Март стоял тёплый, снег растаял, и к Дунаю потекло множество ручейков. Был тёплый весенний день, когда королевская чета покинула Офен.
Королева путешествовала в лёгком венгерском экипаже, запряжённом маленькими степными лошадками, которые неслись как вихрь. Король ехал верхом; их охрану составляла сотня гусар; они не взяли с собой ни одного слуги и ни одной дамы. На ночь останавливались в придорожных постоялых дворах; лошади отдыхали, королева выходила из своего экипажа; подкрепившись и освежившись, они снова продолжали путь.
К вечеру тёмный силуэт вышеградского замка ясно вырисовался на небе, освещённом красноватым светом заходящего солнца. Была уже ночь, когда королевская чета достигла ворот Вышеграда; этот приветливый городок стоял на берегу Дуная и утопал в садах и виноградниках; замок высоко поднимался над городом.
Гайдуки с факелами ожидали короля и королеву и проводили их до роскошного, построенного Матвеем Корвином дворца, мраморные террасы которого спускались к самому Дунаю.
В большом зале, украшенном античными статуями и картинами итальянских художников, был накрыт ужин. Королева почти ни до чего не дотронулась и погрузилась в созерцание картины, изображавшей Юдифь, с восхитительной улыбкой и самым грациозным движением засовывавшую окровавленную голову Олоферна в мешок, который держала перед ней служанка. Затем Мария встала и, отворив дверь, вышла на террасу. Дунай величественно расстилался перед ней, сверкая и переливаясь оттенками различных цветов при ярком свете луны, заливавшем небо, белые облака и серебрившем верхушки деревьев. Огромный парк замка был погружен в полную тишину, нарушаемую только журчанием фонтанов.