Выскажу здесь тезис, который может показаться вам странным или спорным. Пожалуй, единственным советским генсеком, душой болевшим за космонавтику, был Леонид Ильич Брежнев. Будучи секретарем ЦК КПСС, он курировал ракетно-космические разработки, лично присутствовал на испытаниях двигателей, был одним из тех, кто определил место строительства будущего космодрома Байконур, контролировал подготовку исторических запусков. Ему первому из членов правительства докладывал Юрий Гагарин после возвращения с орбиты. Брежнев активно интересовался жизнью и проблемами космонавтов, участвовал в торжественных и траурных мероприятиях, связанных с отраслью. Однако после поражения в лунной «гонке» энтузиазм Брежнева заметно поубавился. С начала 1970-х годов космонавтика перестала приносить явные политические дивиденды, а рядом с генсеком не нашлось столь последовательного и хитроумного фанатика космической экспансии, каким был Сергей Королёв. Позднее и сам Брежнев под ударами инсультов перестал адекватно воспринимать реальность. Лишившись высшей правительственной поддержки, советская космонавтика быстро превратилась в пристройку военно-промышленного комплекса. Итогом стал единственный запуск орбитального космоплана «Буран», которому даже не сумели найти достойное применение… И за всеми этими пертурбациями как-то забылось то, ради чего в принципе люди летают к звездам – познание. Научная результативность космических полетов в Советском Союзе всегда воспринималось как нечто вторичное и необязательное. Посему у нас нет и в ближайшее время не будет телескопа подобного телескопу «Хаббл» (“Hubble”). Посему наши аппараты не летали дальше Марса, и Советский Союз в конце концов отказался от проекта высадки космонавтов на Луну.
Советские ученые проявляли феноменальную недальновидность, даже не пытаясь работать с тем, что само шло к ним в руки. Только один пример. Однажды я писал статью к 50-летию полета Германа Титова на «Востоке-2» и с удивлением обнаружил, что не существует единого каталога фотоснимков, сделанных Германом Степановичем. А ведь это были первые снимки с орбиты, сделанные вручную. Первые! Ничего подобного в то время просто не существовало. Но вместо того чтобы каталогизировать и проанализировать их, издать альбом в самом лучшем полиграфическом качестве – члены Госкомиссии, перед которыми отчитывался космонавт, полюбовались ими и… все. Только Сергей Королёв предложил опубликовать некоторые в журналах – дескать, там можно обеспечить достойную цветопередачу. И за пятьдесят лет ничего не изменилось – каталога снимков с «Востока-2» не существует. Возможно, утеряны и оригиналы. Абсурд, не так ли? Но в этом абсурде варилась вся советская космонавтика.
Тут мы с вами подошли к потоплению третьего кита. Напомню, что в рамках этой последней мифологемы постулируется тезис о неразрывной (буквально генетической) связи между идеей космической экспансии и коммунистической идеологией. Обоснование довольно примитивное и выглядит как доказательство от противного, что, прямо скажем, не совсем уместно, когда речь идет о практических вопросах. Итак, утверждается, что наличие частной собственности тормозит прогресс; что капиталисты никогда не будут вкладываться в другие миры; что только в обществе всеобщего равенства и обобществленной собственности возможно освоение планет и межзвездные перелеты. Обычно к этим постулатам добавляют еще и опостылевший штамп о «самом прогрессивном обществе».
Торпедировать кита легко – достаточно напомнить ностальгирующим неосоветским патриотам, что вся планета Земля и частично глубины Мирового океана были освоены до коммунистов и без коммунистов; что все Великие географические открытия были сделаны до коммунистов и без коммунистов; что все научно-технические революции были реализованы теми самыми жадными до прибавочной стоимости капиталистами, которые якобы тормозят прогресс.
Впрочем, такие и подобные соображения на верующих не действуют, поэтому прибегну к более серьезным аргументам. Когда-то коммунистическая идеология, транслирующая марксистское философское учение на уровень массового восприятия, и впрямь была живой и развивающейся; она быстро приспосабливалась к новым реалиям и отвечала на новые вопросы бытия. Однако уже в середине 1930-х годов, в период «Великого перелома», она превратилась в омертвелое подобие религиозного культа. Поначалу это выражалось в том, что коммунистические идеологи наотрез отказывались признавать современные научные открытия, меняющие общечеловеческий взгляд на устройство и происхождение Вселенной. К примеру, теория Большого Взрыва не признавались на официальном уровне аж до 1957 года – ее называли «поповством» в физике. Почему? Потому что некогда Владимир Ленин заявил, что «материя несотворима и неуничтожима, вечна и бесконечна», а существование у Вселенной «начала времен» опосредованно «указывало» на акт божественного творения. Затем стало хуже – официальную государственную поддержку получили настоящие мракобесы типа Трофима Лысенко, который в своем отрицании значимости хромосом опускался до откровенного оккультизма, и фельдшера-алхимика Ольги Лепешинской, заявлявшей, что она сумела открыть превращение неживого вещества в живые клетки. И это было бы еще полбеды, но сталинская политическая система была устроена таким образом, что оппоненты имели возможность уничтожать друг друга в прямом смысле этого слова. И, самое печальное, активно пользовались такой возможностью. Репрессии коснулись многих выдающихся ученых – и далеко не все из них получили, подобно Сергею Королёву и Валентину Глушко, шанс на реабилитацию.