Лишь одно несколько угнетало Ферамурза — до сих пор он не смог найти ни одного нового служителя Ахриману среди русов. Среди целой груды разнообразных — знакомых и незнакомых Ферамурзу — богов русов не было ни одного, кто явственно занимался бы злом как таковым. Вий, Чернобог — нет, этот или эти слишком были заняты миром мертвых. Вот Змию, было дело, поклонялись недавно совсем, да теперь на месте старых капищ — новые, Перуновы! Да и Змий — это и не Зло вовсе… Русы вообще не понимают великой истины добра и зла! Вот если бы русы стали христианами! Но чего мечтать… Впрочем, чего мечтать, можно и помочь, чем сможет. Ферамурз знал немало тайных историй про то, как иной раз подброшенная под ноги визирю кожурка сладкого плода решала судьбу огромного царства. Уже не говоря об опущенной ненароком в бокал властителю крупинки яда. Впрочем, зачем, обязательно яд. Иногда, чтобы отменить или задержать военный поход, достаточно было простого расстройства кишечника. А еще лучше — устроить соответствующее предсказание. Где, кстати, у русов главный оракул? Скрывают… Ну, да ладно, и так, со временем, узнаю! Пока все равно не известно, что именно надо внушить князю. А обрезанных он и так отвадит, это он умеет. Впрочем, чего тут уметь — ни один народ еще добровольно сам себе обрезания пока не сделал…
Да, найти бы себе верных адептов! Но где? Он уже не первый год вертится среди ведунов и волхвов, но ни один не проявил ни интереса, ни наклонностей, чтобы прямо служить злу. Вот, нашел замечательного мальчика с такой же, как и у него, Ферамурза, черной душой, только хотел привадить — тот вдруг начал всячески сторониться… Наверное, шепнули пареньку чего! А чего шептать? Вроде, ничем себя Ферамурз не ославил, а уж наклонностью к мальчикам — тем паче. Впрочем, чего греха таить — волхв не любил детей вообще, а к мальчишкам вообще питал отвращение. Тем не менее паренек вдруг пропал, как будто со свет а и вовсе сгинул. Может, эти здоровяки взяли его с собой в поход? Ловить какого-то лесного ракшаса… Что же, пусть лесное чудовище сожрет их, а вот мальчишку — жаль. Такого поискать.
Хотя стоп. Слышал он, что у молодого ведуна-отшельника завелся новый ученик. Ясно, вот куда его пристроили. Что же, пусть мальчик поучится у отшельника, может, чего интересное узнает. А от Ферамурза он все равно никуда не денется, сколько веревочка не вейся…
Дело было под вечер. Стало прохладнее после почти летнего, нередкого для ранней осени дня. Рахта сам начал вдруг разговор. Видимо, наболело, и хотелось выговориться.
— Я ведь тебе не рассказывал, Сухматий, как я с Полинушкой познакомился?
— Нет, не рассказывал, — сразу отозвался Сухмат, явно не ожидавший, что обычно скрытый в делах сердечных побратим вдруг сам начнет разговор, — расскажи!
— Раз пришел я посмотреть на молодых ребят, силой помериться собравшихся. Молодцы добрые, как на подбор, весен пятнадцати-семнадцати от роду. Договорились — без кулаков, на поясах, все честь по чести. Меня как увидали — рассудить позвали, знали потому как… Вдруг — чудо невиданное — является молодая девица и заявляет, что она, мол, тоже участвовать желает. Ее на смех было парни подняли, а она им — нет нигде в законе, чтобы девушкам нельзя было! Парни посмеялись, потом один говорит — давай, возьмем деву красную, я сам с ней рад буду пообжиматься! Что же, на том и порешили, да соединили в первой паре того парня с Полиной. Ну, что это была Полинушка…
— Понятно, понятно… — подтвердил Сухмат, — Ну и как тот паренек? Пообжался?
— Вот-вот, не знаю, кто и учил ее, только парню ее обнять там и не удалось. Она его, едва схватив, от земли оторвала и бросила. Глядь — а она уже наверху. Парень закричал было, что он не всерьез боролся, да поздно было — спина лопатками уже к земле прижата, и подножки не было…
— Боролись без подножек?
— Да, строго!
— Я бы лучше в кулачном бою силой мерился, — отметил Сухмат, — или чтобы все было разрешено… Если бы такие правила были — я бы и сам борьбой занялся бы!
— Если бы, да кабы, да в роту выросли грибы… — одернул друга Рахта, — Не о тебе рассказ! Так вот, сошлась Полина с другим молодцем, только что супротивника на обе лопатки положившим. Он посмотрел на нее, и говорит: «Зачем бороться, давай лучше поцелуемся!», а она отвечает: «Сначала в борьбе верх возьми!». Схватились. Тот паренек уже серьезно, во всю силу старался, но и его девушка повалила. А вот третий ей попался то ли похитрей, то ли опозориться не захотел. Заявляет, я, мол, с девушкой бороться не стану, это мне мужское унижение! Тут все заспорили, одни кричали — гнать ее, чтобы мужиков не позорила, а другие, особливо ей проигравшие — пусть, мол, продолжает!
— А ты рассудил?
— Если бы… — повертел головой Рахта, — пока я думал, чтобы такое умное мальцам высказать, они уже кулаки в ход пустили, стенкой на стенку, носы поразбивали. Полина, как парням равная — тоже кулаками махать, прибила кого-то, но и самой губу расквасили. Вижу я, плохо дело, а мне-то самому девушка ой как по сердцу пришлась, ну, да ты и сам знаешь… Короче, встал я, прошел через парней, кулаками махавших, даже кому-то отвесил ненароком, так, что мало не показалось, потом сгреб девицу в охапку и вынес из гущи дерущихся. А она вся раскраснелась, да меня кулаками — чего, мол, подраться не даешь, итак меня, мол, позабидели! Ну, отвечать я ей не стал, просто сжал, чтобы успокоилась, смотрю ей в лицо, и так мне ее разбитая губа милой показалась, что прямо туда и поцеловал. Она дернулась было, а потом — чувствую, хорошо ей стало. Но виду не показала, едва ее выпустил — она меня хлобысть по харе! И так мне это мило стало, так мило. Раскраснелась милая, рассердилась, что-то там закричала! А я ее снова — в охапку, и говорю — ну, кто из нас сильнее?