Они шептали — шаманы. Они перешептывались, и слова их расползались по узким норам, как змеи. Они говорили на своем языке, говорили о чем-то своем, мне непонятном, но кое-что я разобрал: они называли дневной свет «хрыргын», напастью, вот как они относились к нему — они его ненавидели. Волосы поднялись у меня на голове, озноб колотил меня, стоявшего на жарком солнце. Напасть, напасть — неслось из черных глубин кургана. Белый свет, все, что на нем, я, стоящий на жарком солнце у входа в черную нору, — хрыргын.
Потом я часто приходил к кургану — послушать их. Они говорили странные вещи. Они шептались об тэнгэрах, о духах, они собирались на что-то жаловаться. Они советовались, как сложить такую молитву, которая заставит духов приблизить конец света, освободить их, шаманов. Пусть смерть, пусть огненная погибель, пусть конец всему — они хотели, они страстно желали, они жаждали этого. Но постепенно шепот замирал, часто на полуслове, как будто они впадали во внезапный сон, немилосердный сон животного, и я тщетно вслушивался, чтобы уловить конец фразы. Бывало, что курган молчал несколько дней, а потом вновь начинал шептать.
Так я научился различать их язык. Сейчас шаман называл Сбегу кретином, безответственным идиотом, проклятым раскольником, невером. Вот что говорил шаман, зная, что никто в комнате не сможет его понять. Это были непонятные слова, никто не понимал, что, собственно, шаман имеет в виду. Один я понимал, и мне было страшно отвечать ему. Поэтому я молчал.
Но он увидел, как я молчу. Он встал и приблизился ко мне, стал вплотную.
— Что ты такое? — спросил он на своем языке.
Я молчал.
— В Трубу веруешь?
Я кивнул.
— Ты понимаешь, о чем я говорю?
Я покачал головой. Он засмеялся.
— Кто был твой отец, ты, понимающий язык шаманов?
— Его не нарекли, — ответил я.
— Что ты здесь делаешь?
Я молчал.
— Ты сбегут?
Я покачал головой. Он приблизил ко мне свое лицо с горящими глазами, от него шел запах земных глубин, рудных жил, подземных рек, запах земли, как от мертвого.
— Ты пришел сюда, — сказал он. — Ты явился в Огон, и ты не сбегут. Тогда кто ты? Ты знаешь?
Я сказал себе: «Шепчу, этот человек хочет знать, кто ты, и он — шаман. Но должен ли ты отвечать ему? Он говорит на языке, понятном только вам двоим. Он не хочет, чтобы другие знали о том, кто ты. Скажи ему, что лишь Великие Духи знают, кто ты, а ты не знаешь. Скажи ему это на его языке».
И я уже раскрыл рот, чтобы сказать это, но тут вошел Джованни. Он вошел и избавил меня от ответа.
— Брейк! — завопил он, хохоча и делая какие-то непонятные знаки руками. И он продолжал говорить на своем быстром непонятном языке, одновременно разводя нас с шаманом в стороны и вскрикивая: «Брейк!» Я понял, что это мы — брейк, и подчинился. В конце концов, как только нас не называют. Пусть будем брейк, я не возражаю. Мне было приятно, однако, что брейк не только я, но и шаман. Стало быть, мы с шаманом заодно, мы оба — брейк.
— Брейк! — кричал Джованни, хохоча.
Впоследствии он рассказал мне, как увидел нас, вставших друг против друга, как кинулся разнимать. Он часто рассказывал об этом, и слушать его рассказ по двадцатому разу было уже не так интересно. Он говорил, что сразу вклинился меж нами, хотя вовсе не хотел этого делать. Он не понимал, о чем мы говорим, но сразу понял, что разнять нас надо. Он смеялся при этом. Он был мудрый, Джованни. Мы подружились.
Он много смеялся и много говорил. Сначала я не понимал его, как не понимал никого в этой стране. Язык не давался мне поначалу, потом я неожиданно, однажды утром, вдруг стал понимать: сквозь толщу незнакомого языка стал проступать смысл, как дно реки просвечивает сквозь замутненную воду. Так мы начали общаться с Джованни. Поначалу он спрашивал меня, задавал множество вопросов, и я отвечал как мог. Почему-то он думал, что мы — русские, такое у него сложилось впечатление из моих обрывочных рассказов. О чем я рассказывал ему? О выжженных степях, над которыми часами неподвижно стоят черные птицы; об огромных оплывших курганах, могилах древних бегов, на вершинах которых по ночам горят нездешним светом тусклые огни; о поселениях, где черные дома выстроены по кругу, а в середине торчит длинный узкий шатер — жилище шамана. О Хороне рассказал я ему — сокровенных землях, как мы называем страну Магог, когда говорим с иноземцами.
Потом настала моя очередь задавать вопросы: мне было интересно узнать об Огоне — иных землях, где я оказался. Правда ли, что здесь молятся единому Богу. Правда ли, что земля Огон — не земля, а земли, которых множество, и в каждой говорят на своем языке. Правда ли, что у каждого с рождения здесь свое подлинное имя.
А потом, когда наше взаимное любопытство было утолено, он стал рассказывать о себе. Мы сидели внизу, в его кафе, и он делился со мной историями из своей жизни, воспоминаниями, страхами.
Да, этот человек боялся. И я узнал, чего он боится, с удивлением узнал о самом великом его страхе. Помню, я чуть не вскрикнул от изумления, когда он сказал мне об этом впервые. Мы сидели в его кафе, пили вино, разговаривали. Посетителей было немного — двое таксистов и растрепанная женщина. Мы сидели и разговаривали, и вдруг он наклонился ко мне и сказал. И я чуть не вскрикнул от изумления.
Джованни боялся магогов. Он боялся их — нашего — нашествия настолько, что подготовил свой подвальчик на случай внезапного вторжения, отнес туда еду, воду, разные необходимые вещи. С расширенными глазами он поведал мне об этом. Увидев, что я отшатнулся, он спросил, знаю ли я, кто такие магоги. Не зная, что ответить, я пожал плечами.
И тогда он поведал мне о страшном кровожадном народе, до времени заключенном Господом за неприступными горами, за непроходимыми пустынями. О народе, который только и ждет, чтобы вырваться и истребить род людской. Жуткие звероподобные существа на косматых лошадях, в черных шкурах. Кровожадные, страшные. Говорят, они пожирают младенцев, пьют человеческую кровь. Что может быть ужаснее? Недавно Джованни прочел в газете одну статью, где говорилось, что время нашествия магогов уже настало, что нашествие близко. Ряд ученых выступили с прогнозами и пришли к выводу, что нашествие в ближайшие годы неминуемо. Многие друзья Джованни всерьез к нему готовились. Сам он планировал бежать на родину, в горы на границе с другой огонской страной. Там, объяснил он, можно скрываться месяцами. Там магоги, возможно, его не обнаружат. Ведь известно, что они живут на равнинах и в горах ориентируются плохо. Он уйдет повыше в горы, там есть небольшие деревни. В одной из них он и переживет нашествие.
Я сидел и слушал его, не веря своим ушам. Сколько я слышал об этом раньше, слышал с детства, но то были рассказы у семейного очага, рассказы о грядущей великой доблести, о храбрости героев, об огромных, погрязших в грехе городах Огона, которые нам предстояло разрушить и истребить живущих в них. Но ни разу не доводилось мне слышать о себе со стороны, слышать такое. Ибо я был один из тех, один из них — один из тех, кого боятся.
И, слушая Джованни, я вдруг понял, что живу в городе, которому суждено быть истребленным. И мне тоже стало страшно. Когда? — бился в голове получивший новый смысл вопрос. Мне захотелось бежать, спасаться, захотелось бежать. Страх, подобный страху Джованни, обуял меня. Да, я помню, что страх, схожий со страхом многих людей в этом городе, охватил меня, словно черный вихрь.
Я встал и пошел к ним, к тем, кого боялись. Кажется, я встал, не дослушав Джованни до конца, и он очень удивился. Я пошел к ним. Мне необходимо было поделиться с ними своими страхами, посоветоваться, узнать, чувствуют ли они то же. Я пошел к ним.
А они уже ждали меня. Главным у них был Топчу, человек из хосуна Терпи. Это был веселый и общительный парень, никогда не лезший за словом в карман, и странно было видеть, как иногда живое его лицо становится серьезным и печальным, словно Топчу приходят мысли о смерти, о смерти родных. Сбегутом он был с детства, как и его отец, нарекший себя Уйду и назвавший сына Топчу. Топчу жил в Огоне уже давно — работал на сборе фруктов, на постройке дорог, в порту. К нему приводили новоприбывших, и он помогал им найти работу, помогал в поиске жилья, помогал с открытым сердцем. Он был веселый и общительный парень, с ним было легко. Сейчас он ждал меня и сразу приветствовал: