Губастый кроманьонец был удивительно похож на одного сержанта, которого хорошо знал Еськов по фронту. Как писали реконструкторы, были у него, как и у чёрного бюста, «некоторые признаки экваториального типа».
А в 1949 году в Дольни Вестонице нашли череп женщины средних лет. Волосы ее были собраны в конский хвост — реконструкторы просто повторили прическу женской статуэтки с этой же стоянки. Прототипу этого бюста было двадцать пять тысяч лет, но Еськову женщина смутно кого-то напоминала.
Он напрягся, перебирая события этого длинного дня, и понял: лицо женщины из клана охотников на мамонтов было точь-в-точь таким же, как лицо секретарши академика Харченко.
Еськов еще раз взглянул в глаза гипсовой голове, зачем-то покрашенной в черный цвет.
Да, точно, это она. Один в один. И как странно, что и все эти неоантропы были красивы.
Не то что палеантропы с их низкими лбами.
Еще Еськов подумал, что мамонтов убивали красивые люди. Но это, впрочем, было спорно — наверняка современникам просто приятнее смотреть на лица, схожие с их собственными. А эти европейцы, вылепленные профессором Герасимовым, были удивительно похожи на современных граждан.
А женщина из демократической Чехословакии, которая не знала ничего о своем будущем гражданстве, ни о демократии, ни о тирании, вообще ни о чем, что произойдет после нее за долгие тысячи лет, действительно была удивительно похожа на секретаршу академика со старорежимной фамилией.
Сейчас эта секретарша уже вернулась домой и пила чай под портретом отца в академической шапочке.
Отец умер в блокаду, и могила его была неизвестна, точно так же как могилы многих ее родственников.
Один из них и вовсе был похоронен по частям, но из этого соткана совсем иная история.
И вот плыла над Москвой летняя ночь.
Еськов сидел на кухне, а сверху над ним висел чёрный блин репродуктора.
Чёрнота доверительно говорила с Еськовым.
— …И в том и в другом случае наука перестает быть наукой, или превращаясь в беспочвенные умствования, или же схоластически и неверно освещая сложные и противоречивые явления с какой-то одной стороны. Указанные особенности палеонтологии приводят к тому, что при формальном, безыдейном развитии исследований разрыв между двумя основными способами подхода к вымершим организмам усугубляется и приходит в тупик, в противоречие с теми возможностями, какими вообще располагает данная наука. Такое состояние характерно в настоящий момент для зарубежной палеонтологии. Там исследователи или хватаются за формулы морганистской генетики, ища в них выхода и не считаясь совершенно с конкретным фоном геологической истории, или же объявляют палеонтологию «жалкой» наукой, пригодной только для того, чтобы помогать геологам устанавливать последовательность напластования горных пород, составлять геологические разрезы.
Еськов слушал чёрную тарелку внимательно, как демона из другого мира. Вдруг чёрный круг издал такой звук, который получается, когда на раскалённую сковородку случайно плеснуть воды. Но это был мужественный прибор, и, оправившись, он закончил:
— И то и другое направление сходятся в общем тупике признания непознаваемости мира, бессилия науки дать материалистическое объяснение всей великой восходящей лестнице развития живых существ. Диалектическая марксистская философия дает советской палеонтологии, как и всем другим наукам, возможность избежать тупиков формального мышления и схоластики.
Да, подумал Еськов, наверное, в этом ключ — это я использую для начальства.
Ещё несколько лет назад, когда в выстуженном зале ленинградского музея он глядел в глаза мамонту, Еськов назначил ему встречу.
Встреча была не с ним, давно жившим в Ленинграде и набитым соломой таксидермиста, а с другим — невидимым мамонтом, что всё ещё бродит по Северу.
Он был невидим и не найден, он был неощутим, но Еськов знал, что он есть — где-то там, последний мамонт земли.
Ради этого Еськов мог поступиться биологией и сменять её на науку о камнях.
Он уже давно учил книги с другого факультета, и некоторые геологи прямо говорили, что мёртвые гиганты прошлого укажут на месторождения пятилетки.
Против месторождений он ничего не имел, это была годная цена за то, чтобы ему позволили искать мамонта.
И поэтому, когда он двинется на Север кружным путём через Владивосток, будет жить в нём план перемены участи.
Когда Еськов вместе со своими товарищами отбил у немцев город Пушкин, иначе говоря — Царское Село, то с удивлением узнал, что в войну там умер один знаменитый писатель его детства.