– Все пока, – ответил второй механик, Головин, беспрерывно отплевываясь.
– С тоннелем справились, – продолжал старпом. – А в машинном?
– Там ничего не сделаешь! – И невидимый в своем углу механик махнул рукой, появившейся в свете фонаря. – Гребной вал согнут, сальники протекают, ахтерпик разбит, рецесс разбит, коридор поврежден – давить все равно будет...
– Да, тут подкрепить нечем, – согласился старпом.
Насквозь промокшие моряки вылезли на палубу, где их сразу до дрожи в теле прохватило холодным ветром. Солнце село, но было еще достаточно светло, чтобы видеть, насколько плотен туман, – даже шпиль на приподнятом носу «Котласа» расплывался. Пятеро мокрых, дрожащих людей посмотрели на Ильина, и на лицах их был написан один и тот же вопрос. Молодое, красивое лицо третьего помощника казалось растерянным, механик зло закусил губу, а гигант-кочегар угрюмо хмурился. Ильин предложил всем поскорее переодеться и подкрепиться, а затем поочередно дежурить у судового колокола, уцелевшего на покривившейся стойке. Это было единственное средство дать знать о себе – звонить в колокол. Делать это надо осторожно, все время прислушиваясь, и чуть что – прекратить и звать всех наверх. «А там – как судьба!» – заключил Ильин и, сопровождаемый своим немногочисленным экипажем, направился в каюту.
* * *– Прибавляется? – отрывисто спросил механик.
– Еще фут.
– Порядочно, даже чересчур! – Механик вопросительно посмотрел на старпома.
– Запускайте, – распорядился Ильин. – Бензина мало, но другого выхода нет.
Механик поманил рукой кочегара, и оба исчезли в темноте. Скоро к размеренным ударам колокола прибавилось пыхтение мотора. Механик кончил регулировку, любовно погладил по гладкому зеленому цилиндру бензиновой помпы:
– Выручай, милая!
Слегка сконфузившись, он посмотрел на стоявшего с фонарем кочегара. Но кочегар прислушивался к звуку мощной струи воды, лившейся за борт, и одобрительно кивнул:
– Маленькая, да удаленькая! Эх, хватило бы бензина!.. – Кочегар замолчал и совсем другим тоном закончил: – Пойдемте, Матвей Николаевич.
Темная, беспросветная ночь, нависшая над кораблем, тянулась медленно. Моряки собрались в каюте старпома, поближе к выходу. Сменялись дежурные у колокола – входили закоченевшие, отогреваясь приготовленной на столе стопкой. Много раз старпом и механик спускались в трюмы измерить уровень воды. И по мере того как шло время, приближаясь к рассвету, все меньше оставалось надежды на спасение корабля. Приток воды усиливался. Глухой стон переборок и скрип упоров говорили о возрастающем давлении воды. Если еще в помпе кончится бензин... Моряки старались не раздумывать, скрашивали тяжелое ожидание шутками и рассказами, но под конец все замолчали. В тишину едва освещенной каюты зловеще и настойчиво доносились редкие удары колокола, словно твердившие: «Нет, нет...» Минута тишины, нарушаемой слабым тарахтением помпы, и снова: «Нет, нет...»
Кочегар вдруг смущенно улыбнулся:
– Спой-ка нам, Витя...
Остальные поддержали его.
Третий помощник, Виктор Метелицын, не заставил себя упрашивать. Юное лицо его порозовело и стало мечтательным, едва только пальцы коснулись гитары, которую он принес из своей каюты. Высоким, сильным голосом он запел знакомую песню. Метелицын пел, склонившись слегка набок и подняв красивое лицо к тускло светящему фонарю. Мрак каюты, квадрат белой скатерти на столе и снаружи, в открытую дверь, настойчивые удары колокола, которые уже не казались зловещими, а как бы аккомпанировали песне... Надолго запомнил этот предрассветный час каждый из четырех моряков, слушавших молодого помощника.
Ты, родина, долго страдала,Сынов своих верных любя,Ты долго меня ожидала...Голос певца оборвался. Последняя высокая нота еще звучала в гитарной струне, когда, словно подчиняясь певцу, внезапно замолчал и колокол. Ильин быстро выбежал к дежурившему матросу Чегодаеву.
– Мотор, Антон Петрович! – прошептал матрос.
Едва различимый рокот почудился Ильину. Моряки долго стояли в безмолвии ночи. Потом снова запустили остановленную было помпу.
Близился рассвет, но туман не пропускал лучей солнца, и контуры судна всплывали из сумерек рассвета очень медленно. Ильин вместе с молодым помощником упорно старался определить скорость дрейфа корабля, пока после долгих расчетов не убедился, что судно за ночь сильно отнесло к зюйд-осту и приблизило к вражеским берегам. Исчезла последняя надежда на помощь: слишком много воды принял «Котлас», чтобы долго держаться на поверхности, и слишком далеко отнесло его.
Под испытующим взглядом товарищей старпом сохранял спокойствие. Он не хотел сообщать печальные вести, прежде чем люди не подкрепятся, и с бодрым видом председательствовал за столом, чудом державшим тарелки на своей наклонной плоскости. Дневной свет после полной тревог ночи, казалось, обещал скорое появление помощи. Моряки повеселели.
Вдруг Головин изменился в лице и, с грохотом двинув стулом, бросился на палубу. Все замолчали, быстро поняв, в чем дело: остановилась помпа. Это значило, что бочка бензина, присоединенная шлангом к баку мотора, опустела и, следовательно, до гибели «Котласа» остались считанные часы.
– Пойдемте, друзья, на палубу, на простор, посоветуемся! – Эти непривычные в устах строгого старпома слова подчеркивали наступление критического момента.
Из-за крена на палубе было трудно стоять. Пятеро моряков уперлись спинами в переднюю стенку рубки, защищавшую их от ветра, и выжидательно смотрели на Ильина. Тот, сгорбившись и расставив ноги, чтобы противостоять качке, обдумывал те простые и грозные слова, которые сейчас должен был сказать товарищам. Волны заливали корму и набегали на палубу со стороны накрененного борта. Изредка корабль вздрагивал, будто по его большому телу пробегала судорога, и тогда глухо звякал маленький колокол.
– Друзья, надежды сохранить корабль больше нет, – начал тихо, не поднимая головы, старпом. – Через час «Котлас» пойдет ко дну. Мы отнесены ветром и течением к берегам Норвегии, захваченной немцами. Шлюпки разбиты. Есть спасательные плоты, но продержаться на них долго мы не сможем, а подобрать... подобрать нас могут только враги. Значит, плен. Если выживем, прибьемся к берегу – тоже плен... или...
Старпом открыто взглянул на побледневших товарищей.
Механик зябко вздрогнул. Ему представился клочок грязной земли, обнесенной колючей проволокой, а за ней – толпа измученных, исхудалых людей с погасшими глазами... «Нет, никогда!» Словно отвечая ему, Метелицын закричал:
– Только не плен! – и сжал рукой тяжелый автоматический пистолет.
Шестеро моряков стояли лицом к лицу с невыносимой для мужественных людей судьбой – погибнуть без борьбы.
– Не нужно, – отстранил револьвер помощника кочегар Курганов. – Я думаю так, – кочегар ударил своим огромным кулаком по стенке рубки, – в плен нам нельзя, а так умирать тоже неладно. Надо прибиваться к берегу. Высадимся и будем биться... Я уж себя меньше чем за десяток не продам. А патроны кончатся – с этим всегда успеем... – Курганов показал на револьвер.
Словно горячим ветром пахнуло на моряков от слов кочегара. Смерть в бою не казалась тяжкой. Метелицын поспешно спрятал револьвер. Ильин крепко пожал руку кочегару.
Туман рассеивался, видимость улучшалась.
– Сцепим оба плота, – распорядился старпом, – иначе нас быстро унесет в разные стороны. Что приготовили? – обратился он к Метелицыну.
– Воду, галеты, шоколад, вино... – перечислял помощник.
– Водку, спирт. А колбаса есть?
– Есть.
– Еще один автомат возьмите в каюте капитана. Револьверы у троих, одну винтовку в запас, патроны грузите все. Компас, фонарь, журнал и карты района на всякий случай... Да сапоги не забудьте подвязать накрепко!
Старпом критически осмотрел, как принайтовлены к плотам тючки, и поспешил в капитанскую каюту. Он бережно завернул толстую черную тетрадь в клеенку и бегом вернулся на палубу. Возраставший крен судна заставлял торопиться: вода с правого борта подступала уже к центральном надстройке, корма скрылась в волнах. Тетрадь капитана Ильин засунул вместе с картами и журналом в жестяной ящик.