— Вообще-то он был очень недоволен, когда я уходил. — Лжи в моих словах было немного — смотря под каким углом глядеть на это. — Так что можешь допросить его и завтра. Никуда он не убежит.
— Думаешь? — с сомнением посмотрел на меня Вячеслав. И махнул рукой: — Ладно, пусть пока отдыхает. Ты мне лучше вот что скажи. Твоя контора возьмет это дело к своему производству. Или поручит следствие Мосгорпрокуратуре?
— Слава, солнце мое, — ответил я, — ты что же думаешь, я сплю и вижу, как это дело передают мне? Да берите вы, МУР и горпрокуратура, его со всеми потрохами!
— Начальству виднее, — сказал Грязнов.
Я понял, что устал донельзя. Еще немного, и я нагрублю этому хорошему человеку, своему большому другу. Поэтому я сдержался и спросил:
— Где Таня?
— Таня?
— Ну, Зеркалова, дочь убитого, — объяснил я. — Она наша знакомая. Нельзя же ее сейчас оставлять одну. Хочу отвести ее к нам.
— Молодец! — с иронией посмотрел на меня Грязнов. — Красивая баба никогда не должна оставаться ночью одна.
— Пошел ты! — Тут я разрядился предложением слов так примерно из пятнадцати, и среди них не было ни одного печатного.
Уложив Таню на диване и прикрыв ее пледом, Ирина еще долго сидела около нашей гостьи, слушая, как та постепенно затихала. Таня все еще всхлипывала, но в конце концов лошадиная доза снотворного сделала свое дело, и в итоге потрясенная женщина заснула.
Все это время я просидел на кухне и отчаянно дымил, куря сигареты одну за другой.
Вошла Ирина и поморщилась:
— Форточку бы открыл. Хоть топор вешай…
— Угу, — сказал я.
Она села напротив и внимательно посмотрела мне в глаза.
— Между вами что-то было? — спросила неожиданно.
Я так закашлялся, что, казалось, никогда не перестану. Наконец прохрипел:
— Ты о чем?
— Саша, — нежно проговорила моя жена. — Неужели ты думаешь, что женщины не чувствуют таких элементарных вещей? Ты ошибаешься, Саша.
— Слушай, Ирина! — возмутился я. — О чем ты сейчас говоришь?! У человека только что отца убили! А ты… Как не стыдно, Ира?!
Она кивнула и встала.
— Значит, было. Кобель ты, Саша. — Она еще раз смерила меня взглядом, полным презрения, и вышла.
Ну, было. Мало ли что… Если интересно, я потом и поподробнее могу рассказать об этом романе. Хотя о чем там рассказывать, обыкновенная история. Зачем же из-за пустяка сцены устраивать? Глупость какая-то, ей-богу.
Зазвонил телефон, и я выругался вслух:
— Дадут мне эти сволочи сегодня поспать или нет?
Я снял трубку с аппарата, который стоял тут же, на кухне:
— Турецкий слушает.
Услышав голос в трубке, я чуть не грохнул телефон о стену.
— Это господин старший следователь по особо важным делам Генпрокуратуры? — ласково спросил меня Грязнов. — С вами говорят из квартиры Степана Алексеевича Киселева.
— Какого хрена тебе там надо? — мрачно поинтересовался я. — Ты же говорил, что не будешь его беспокоить. Он тебе там не надрал еще уши?
— Не успел, — ответил Грязнов. — Александр Борисович, не будешь ли ты так любезен подойти сюда, к нам? Очень тебя прошу.
— Слушай, Грязнов, оставь свои шуточки для сопливых поклонниц, — пока еще спокойно попросил я его. — Я, понимаешь ли, спать хочу. Завтра предвижу тяжелый день, и мне хочется хоть немножечко покоя. Ясно тебе?
— Как сыщик сыщику могу с полной определенностью предсказать, что завтра тебе предстоит действительно тяжелый день, — сообщил он. — Возможно, ты даже не представляешь, Саня, насколько он у тебя будет тяжелый. А насчет покоя… Покой нам только снится. Подойди сюда, и как можно быстрее. Это в твоих же интересах, старик, поверь мне.
— Ну что там у тебя? — устало спросил я. — Степан Алексеевич напускает на тебя страхи, а ты наделал в штаны и некому тебя подтереть? Так, что ли?
— Почти, — серьезно проговорил он. — Я действительно чуть не обделался, когда вошел в эту квартиру. Не догадываешься почему?
— Слава, дай-ка трубочку Степану Алексеев…
— Он мертв, — перебил он меня голосом человека, которому надоели розыгрыши.
— Что?!
— Степан Алексеевич Киселев убит. — Голос Грязнова звучал ровно и официально. И потому убедительно.
Во всяком случае, мне и в голову не пришло не поверить ему. Он, как-никак, занимает в МУРе не последнюю должность первого замнача, да и сам я, как говорится, не помочиться вышел.