Почему — парк Горького? Если хотелось толпы, которая всегда здесь присутствует, то можно было придумать и чего получше. А если, наоборот, полной тишины и покоя, чего, как ни странно, здесь тоже хватает, то опять же можно было найти много других подходящих мест. Странно.
Ничего странного, понял вдруг я. Им хотелось и того, и другого. И толпы, и ее отсутствия. Чтобы из одного состояния плавно перейти в другое.
Только вот зачем? Чтобы сделать — что? Убить? Вряд ли им известно то, что знаю я. Хотя зарекаться бы не следовало. Но все равно тут явно другое. Нет, Турецкий, за свою шкуру ты можешь быть спокоен. Перестань трястись, как осиновый лист. Подумай: именно этот парк, именно этот переход из толпы в тихое место идеально подходит для передачи важной информации, если информатор с тобой незнаком и если никто за вами не следит. А за вами вряд ли кто следит. Ты бы сам почувствовал слежку. Значит, кто-то хочет передать в твои руки информацию. Видишь, как просто? А ты боялся.
Место уже действительно было пустынное. Я и не подозревал, что в парке Горького есть такие Богом забытые места. И заросли. Куда это меня привели?
Мужчина опустился на поваленное дерево, которое я сразу и не заметил. Не в первый раз этот мужичонка на этом месте сидит, могу дать голову на отсечение. Я в нерешительности остановился в трех шагах от него, и он поманил меня пальчиком, как маленького.
Ну что ж, надо подойти. Что я и сделал.
С полминуты он молчал. Я даже начал беспокоиться, правильно ли поступил, идя за ним. Может, это псих? Или, чего доброго, голубой. Как навалится сейчас, как начнет соблазнять…
Но началось все вполне прилично.
— Вам нужен полковник Аничкин, не так ли? — спросил меня мужичонка, доставая из кармана сигареты.
— Так, — согласился я.
— Могу я поинтересоваться, зачем он вам нужен?
Странный вопрос. И глупый. Беспомощный какой-то. Неужели он думает, что я отвечу ему со всей откровенностью? Дурак, ей-богу.
— Вы что-нибудь слышали о тайне следствия? — спросил я его вместо ответа.
— Это не совсем корректная аналогия, — возразил мне собеседник. — Здесь несколько иной случай, согласитесь.
Два высших образования у человека, не иначе. Ишь как выражается. Прямо кружева плетет, а не разговаривает.
Я пожал плечами.
— Аналогия как аналогия, хотя я и не пойму, при чем тут какие-то аналогии… — Я и вправду не понимал. — А тайна следствия есть тайна следствия.
Разговор явно не получался.
— И все-таки, — повторил он, — зачем вам нужен Владимир Аничкин?
Внезапно я понял: он знает, что я ничего не собираюсь ему говорить на этот счет. Он просто хочет посмотреть и определить для себя, с какой горячностью я стану отказываться что-либо сообщать. Есть такие люди, которым не надо ничего говорить. В общении с тобой они по известным только им признакам, а также благодаря невероятной интуиции могут выяснить, что и сколько знает их собеседник. Грубо говоря, он прощупывал почву, то есть пытался понять, как много мне известно. Чего это они так всполошились, подумал я.
Я понял, что нужно попытаться дать какой-нибудь ответ:
— Вы прекрасно играете со мной в шпионы. Все гораздо проще. Моя любовница попросила меня найти ее мужа, который почему-то пропал. Его руководство со мной играет в прятки. Меня это, скажем так, задевает. К тому же я дал слово женщине. Ну, что найду ее мужа. Вот и все.
Полагаю, они уже в курсе наших с Таней отношений. А если не известно, что ж, всегда можно как-то выкрутиться.
Он немного помолчал, а когда снова открыл рот, голос его изменился почти неуловимо. Почти, потому что моя интуиция тоже не на помойке найдена и кое в чем я разбираюсь. Так или иначе, но я внутренне напрягся, когда он сказал чуть изменившимся голосом:
— Я вам не верю.
Так и есть. Словно из воздуха материализовались давешние парни, которые около входа просили у меня закурить. Это был сигнал — его слова «я вам не верю», ежу понятно.
— Ну вот, здрасьте, — недовольно произнес я. — Что такое? Опять закурить? Я же сказал вам — не курю. Впрочем, можете попросить у моего друга, — несколько самонадеянно показал я на своего визави. Тот даже поперхнулся от моего нахальства и, поперхнувшись дымом, закашлялся.
Это была его единственная ошибка за весь разговор, но и ее оказалось достаточно.
Видит Бог, я не хотел, чтоб он закашлялся. То есть, разумеется, я, может быть, и хотел, но вовсе не рассчитывал, что моя наглость с обязательной очевидностью будет иметь столь благоприятные для меня последствия.
Итак, он закашлялся и на какую-то долю секунды потерял над собой контроль, а когда это мгновение прошло, к виску его был приставлен пистолет — мой. Второй рукой я сжал его горло, что, боюсь, в его положении кашляющего человека было не слишком приятно.