На этот раз вода сменила образы без его вмешательства – в ночном небе заклубилась черная грозовая туча, извергая беззвучно зигзаги молний. Из-за туч вынырнула летящая тварь с кожаными крыльями и длинной клиновидной головой. На ее спине сидел золотобородый воин. Он поднял руку, и молния сверкнула прямо в наблюдателей. Откровение выбросил руку вперед в тот миг, когда вода в чаше раздвинулась. Белый луч света впился ему в ладонь, и смрад горящей плоти разлился по комнате. Вода забурлила, закипела и рассеялась облаком дыма. Серебряная чаша осела и растеклась по столу шипящим черно-серебристым ручьем, поджигая деревянную крышку. Котта отшатнулся, увидев обуглившуюся ладонь Откровения. Аббат другой рукой взял золотой камешек и коснулся им почерневшей ладони. Рука в мгновение ока стала прежней, но даже магия не могла стереть воспоминаний о нестерпимой боли, и Откровение рухнул в кресло. Сердце у него отчаянно колотилось, лицо залил холодный пот. Он глубоко вздохнул и уставился на горящее дерево. Пламя гасло, и дым исчез в то же мгновение, когда сами собой вспыхнули свечи.
– Он знает про меня, Котта. Но благодаря тому, что он напал на меня, я узнал про него. Он еще не вполне готов к тому, чтобы погрузить мир во тьму. Ему потребуется еще одна жертва.
– Зачем? – прошептал старый монах.
– Говоря языком этого мира, он ищет открыть Врата Ада.
– Можно ли его остановить?
Откровение пожал плечами.
– Увидим, друг мой. Ты должен отправиться на корабле в Рэцию и найти Андуину. Увезти ее в Британию, в Новиомагус. Я встречусь с тобой через три месяца. Добравшись туда, найдешь харчевню в южном квартале – называется она, по-моему, «Под Знаком Тельца». Приходи туда каждый день в полдень и жди час. Я приду туда к тебе, когда смогу.
– Слепая девушка и есть жертва?
– Да.
– А рыжий мальчишка и всадник?
– Пока не знаю. Друзья или враги… только время покажет. Мальчик показался мне знакомым, но не знаю почему. Он был одет, как сакс, а в краях саксов я никогда не странствовал. Ну а всадника я знаю. Зовут его Урс, и он из дома Меровиев. У него, кажется, есть брат, и он жаждет разбогатеть.
– Ну а тот – на драконе? – шепнул Котта.
– Враг из-за Тумана.
– И он правда Вотан, серый бог?
Откровение пригубил вино.
– Вотан? У него много имен. Для одних он был Одином – Одноглазым, для других – Локи. На Востоке его называли Пургамеш, или Молох, или даже Ваал. Да, Котта, он божество – бессмертный, если хочешь. И там, где он проходит, за ним следует хаос.
– Ты говоришь так, словно ты его знаешь.
– Я его знаю. Я же один раз сражался с ним.
– И что произошло?
– Я его убил, Котта, – ответил аббат.
1
Гриста следил, как мальчик взмахивает деревянным мечом, нанося удары по окружающему воздуху, пронзая его.
– Ноги, малый! Думай о своих ногах!
Старик харкнул и сплюнул на траву, потом почесал зудящую культю правой кисти.
– Чтобы уметь биться на мечах, надо научиться держать равновесие. Острые глаза и крепкая рука – этого мало. Упадешь, тут тебе и смерть, малый.
Мальчик вогнал деревянное оружие в землю и сел рядом со стариком. Лоб у него блестел от пота, глаза небесной голубизны радостно сверкали.
– Но у меня ведь получается лучше, верно?
– Конечно, Кормак. Чтобы совсем ничего не получалось, надо быть круглым дураком.
Мальчик выдернул меч и смахнул комочки земли с деревянного лезвия.
– А почему он такой короткий? Зачем нам упражняться с римским мечом?
– Узнай своего врага. Не ищи его слабостей, их ты поймешь, если умеешь соображать. Узнай, в чем он силен. Такими вот мечами, малый, они завоевали весь мир.
И знаешь почему?
– Нет.
Гриста усмехнулся.
– Собери несколько сухих веток, Кормак. Таких, какие можешь сломать двумя пальцами.
Мальчик ухмыльнулся и направился к деревьям. Гриста следил за ним и теперь, когда тот не мог его увидеть, позволил дать волю своей гордости за него.
«Но почему в мире столько дураков? – подумал он, когда гордость сменилась гневом. – Как они не видят, чего стоит этот паренек? Как могут они ненавидеть его за то, в чем он не виноват?»
– Такие сгодятся? – спросил Кормак, бросая двадцать веток толщиной в мизинец к ногам Гристы.
– Возьми одну и сломай.
– Чего проще, – сказал Кормак и разломал ветку пополам.
– Давай, малый. Переломай их все.
Когда последняя ветка превратилась в два обломка, Гриста вытащил из-за пояса веревочку.
– Теперь набери десять таких же и свяжи их потуже.
– Как сигнальный факел, что ли?
– Угу. Смотри, свяжи потуже.
Кормак завязал веревочку петлей, подобрал десять веток и затянул их в петлю, как сумел крепче. И протянул Гристе факел толщиной в четыре пальца. Но старик отвел его руку.
– Ну-ка сломай его, – приказал он.
– Такой толстый не переломишь!
– А ты попробуй.
Мальчик принялся ломать связку. Лицо у него побагровело, под красной шерстяной рубахой на плечах и руках извивались, вздувались мышцы.
– Только что ты переломал двадцать веток, а теперь не можешь сломать и десяти.
– Так они же связаны в пучок, Гриста. Их даже Колдеру не переломить.
– Вот тайна, которую римляне прятали в своих коротких мечах. Сакс сражается длинным мечом, широко им размахивая. Его товарищи не могут биться бок о бок с ним, чтобы ненароком не угодить под его меч. Вот каждый и дерется сам за себя, пусть их в сече хоть десять тысяч участвуют. А римлянин с его гладием смыкает щит со щитами товарищей, и его меч жалит, как гадюка.
Их легион был крепко связан воедино, точно этот пучок.
– И почему же их разбили, если они были такими непобедимыми?
– Войско настолько хорошо, насколько хорош его полководец, а полководец – только отражение императора, который его назначил. Рим пережил свой день.
Черви копошатся в теле Рима, личинки извиваются в мозгу, крысы грызут мышцы.
Старик снова отхаркнул и сплюнул, его белесо-голубые глаза блестели.
– Ты же с ними дрался, верно? – сказал Кормак. – В Галлии и Италии?
– Я дрался с ними. Я видел, как их легионы ломали строй и бежали от окровавленных мечей готов и саксов.
Я скорбел о душах былых римлян. Семь легионов мы сокрушили, прежде чем встретились с достойным противником. Африан и Шестнадцатый легион. Эх, Кормак, что за день! Двадцать тысяч крепких воинов, пьяных от побед, и один легион – пять тысяч человек. Я стоял на холме и смотрел на них, на сверкание их бронзовых щитов. А в центре на светло-сером жеребце сам Африан. Шестьдесят ему было, и бородат, как сакс, а не бритый, как они все. Мы ринулись на них – но словно вода разбилась о скалу. И строй выстоял. А потом они двинулись вперед и разделили нас надвое. Меньше двух тысяч нас спаслись, укрывшись в лесу. Вот это был человек! Клянусь, в его жилах текла и сакская кровь.
– И что с ним сталось?
– Император отозвал его в Рим, и он пал от кинжала убийцы. – Гриста усмехнулся. – Личинки в мозгу, Кормак.
– Но зачем? – спросил мальчик. – Зачем надо было убивать хорошего полководца?
– А ты подумай, мальчик.
– Никакого смысла я в этом не вижу.
– В том-то и загадка, Кормак. Не ищи в рассказах смысла, ищи людские сердца. А теперь оставь меня следить, как козы набивают брюхо, и займись своей работой.
Лицо мальчика вытянулось.
– Мне нравится быть с тобой здесь, Гриста. Я… мне… у меня так мирно на душе.
– В этом суть дружбы, Кормак Даймонссон. Черпай в ней силу, ведь мир не понимает таких, как ты и я.
– Почему ты мой друг, Гриста?
– Почему орел летает? Почему небо синее? Иди же.
И будь сильным.
Гриста следил, как паренек уныло спускается с высокого пастбища к хижинам внизу. Затем старый воин перевел взгляд на горизонт, на клубящиеся там тучи.
Культя ныла, и, сняв с нее кожаный колпачок, он начал растирать бугристые шрамы, которыми завершалось запястье. Протянув руку, он выдернул деревянный меч из земли и припомнил дни, когда у его меча было имя, и история, и, главное, будущее.