Но все равно улыбка у него была как солнце на заре, а руки мягкими и очень ласковыми.
Она покосилась на свою новую тунику из серой шерсти, обметанную черной ниткой. Такую теплую и мягонькую, совсем как сапожки из овчины, которые подарила ей Карил. Она всю жизнь бегала босиком, и так приятно было шевелить пальцами в меховых завитках! Ничего подобного ей и не снилось. Отец погладил ее по плечу и указал на небо.
Там клином летели лебеди, их шеи были прямыми, точно стрелы.
Лошадь, которой снабдил их Аста, была старой кобылой шестнадцати ладоней в холке, с прогнутой спиной, и трусила она очень неторопливо. Но Лекки еще никогда не ездила на лошади, и разбитая кляча казалась ей могучим жеребцом, способным вихрем унестись от самого быстрого боевого коня готов.
Когда солнце поднялось очень высоко, они остановились перекусить, и Лекки могла бегать по полянке в своих новых сапожках, забыв про острые камешки в траве.
А ее отец придумал смешную игру – показывал на деревья, на небо, на корни, на все такое простое и знакомое и называл их непонятными словами. Правда, запомнить их было легко, и он словно бы радовался, когда она правильно их повторяла.
Под вечер она увидела вдалеке готов, которые ехали навстречу им по дороге. Отец направил кобылу в чащу, где они спешились и выжидали, пока готы не проехали мимо. Но она не испугалась: их было меньше двадцати, и она знала, что ее отец убьет их всех.
А позднее они устроились на ночлег в неглубокой пещере, и он закутал ее в одеяло, сел рядом с ней и пел ей песни на своем непонятном мелодичном языке. Пел он не очень хорошо, не как старый Снорри, но было так уютно лежать рядом с костром и смотреть на самое чудесное лицо во всем мире, а потом веки у нее сомкнулись, и она погрузилась в крепкий сон без сновидений.
Галеад еще долго сидел, глядя на нее, на овальное миловидное личико. Она вырастет красавицей, и все окрестные юноши будут тщиться завоевать ее сердце. Особенно если она и тогда будет откидывать голову и задумчиво улыбаться, как делала, когда он старался объяснить ей начатки своего языка.
Улыбка замерла у него на губах. «О чем ты размечтался, глупец?» – спросил он себя. В стране бушует война, и даже если удастся разбить готов, восстанут саксы, или юты, или англы, или любое из множества племен.
Много ли надежд у Лекки жить тихой жизнью?
Он постелил одеяло рядом с ней, сгреб угли и лег, подложив локоть под голову. Сон быстро объял его, но принес видения…
Он увидел на фоне звезд очертание огромной фигуры – облака завивались у ее колен. Голова наводила ужас – пылающие огнем глаза, зубы из наточенного железа, а ее рука медленно тянулась к Мечу, который плыл в небе лезвием вниз. По другую сторону Меча, отвернувшись от него, стояла прекрасная женщина. Внезапно вверху надо всем появилась сверкающая звезда, словно большая серебряная монета, стремительно скользящая по небосводу. Гигант, съежившись, отпрянул от звезды, и Меч будто стал меньше. Потом все исчезло, и он увидел Кровавого короля во дворе Эборакума, без одежды, совсем одного. Когда из зияющего туннеля выскочили чудовища, король швырнул свой Меч в воздух и выкрикнул одно-единственное слово.
А Галеад обнаружил, что сидит в чудесном саду, исполненном бесконечной безмятежности и мира. Он знал, кого увидит там.
«Добро пожаловать», – сказал Пендаррик.
«Я бы мог оставаться тут вечно», – сказал Галеад, и Пендаррик улыбнулся.
«Я рад, что ты способен ощущать гармонию. Чему ты научился, юный рыцарь?»
«Почти ничему, кроме того, что уже знал. Что сталось со стариком, с Катериксом?»
«Он нашел своих друзей и теперь в безопасности».
«А разбойник?»
«Вернулся в лес».
«Чтобы вновь убивать?»
«Быть может, но это не умаляет его поступка. Ты направляешься на Хрустальный Остров?»
«Да».
«Там Утер».
«Живой?»
«Этому еще предстоит решиться. Отыщи Моргану, владычицу Острова, и скажи, чтобы она еще раз последовала совету Пендаррика. Ты понял свое сновидение?»
«Нет. Только одно: великан – Вотан, а Меч – это Меч Утера».
«Звезда – комета, которая проносится по небосводу один раз в жизни каждого человека. Она состоит из Сипстрасси и когда приближается к Земле, то втягивает свою магию назад в себя. В давние времена обломок этой кометы рухнул в наш мир и породил магию. Теперь, пролетая вновь, она втянет часть этой магии. И настанет миг, Галеад – и ты его узнаешь, – когда судьба миров будет брошена на чашу весов. И тогда скажи владыке Меча, чтобы он отдал его тебе. Подними Меч к небу и пожелай того, чего хочешь».
«Почему ты никогда не говоришь просто? Все это для тебя игра?»
Пендаррик покачал головой.
«Неужели, по-твоему, я с радостью не поделился бы с тобой мудростью, чтобы спасти мир? Но это не путь познания Таинств. Для каждого человека жизнь – это странствование в поисках знания и ответов на извечные вопросы: кто я? Почему я Здесь? Если я велю тебе пойти в такое-то место и произнести Слово Силы, что ты узнаешь, кроме того, что Пендаррик – колдун? Но если я велю тебе пойти в такое-то место и сказать то, что скрыто в твоем сердце, а это и окажется Словом Силы, тогда ты узнаешь нечто неизмеримо большее. Ты войдешь в Круг Таинства и достигнешь его центра. Катерикс понял это, когда помог разбойнику, хотя его сердце требовало дать тому умереть. И ты тоже поймешь».
«А если нет?»
«Тогда зло восторжествует, а мир не изменится».
«Почему такая ответственность возлагается на меня?»
«Потому что ты наименее способен справиться с ней. Ты проделал большой путь, принц Урс, от жадного похотливого принца до рыцаря Галеада, который спас ребенка. Продолжай свой путь.»
Галеад проснулся на заре. Лекки еще спала, и он сварил котелок горячей овсянки, сдобренной медом, из запасов, которыми Карил снабдила его на дорогу. После завтрака он оседлал кобылу, и они затрусили на северо-запад.
Ближе к полудню, съехав в рощу, он оказался лицом к лицу с десятком всадников в рогатых готских шлемах.
Он натянул поводья и уставился на воинов с холодными глазами, а Лекки прижалась к нему, дрожа от страха.
Их главный выехал вперед и заговорил по-сакски.
– Я из Галлии, – ответил Урс на языке сикамбров.
Тот удивился.
– Далеко же ты забрался от своего дома, – сказал он, а его товарищи подъехали поближе, обнажив мечи.
Галеад приготовился бросить Лекки в кусты и драться до последнего вздоха.
– Кто эта девочка?
– Сирота. Ее деревню сожгли, а мать убили.
– Что поделаешь, война! – Сакс пожал плечами и подъехал еще ближе.
Он наклонился к Лекки, ее глаза расширились от ужаса, и Галеад весь напрягся. Его рука скользнула к мечу.
– Как тебя зовут, маленькая? – спросил всадник по-сакски.
– Лекки.
– Не бойся.
– Я не боюсь, – сказала она. – Мой отец самый большой убийца, и он перебьет вас всех, если вы не ускачете.
– Ну, тогда нам лучше ускакать, – ответил он с улыбкой, выпрямился и снова посмотрел на Галеада. – Храбрая девочка, – сказал он, переходя на сикамбрский. – Она мне понравилась. Почему она говорит, что ты ее отец?
– Потому что теперь мне досталась честь стать им.
– Я сам сакс, а потому знаю, что такое честь. Заботься о ней хорошенько.
Он взмахнул рукой, проехал вместе со своими товарищами мимо изумленного Галеада и продолжал свой путь. Но когда готы отъехали шагов на тысячу, он вновь придержал коня и оглянулся на одинокого всадника.
– Почему мы его не убили? – спросил его помощник. – Он же не сакс!
Начальник пожал плечами.
– Прах меня подери, если я знаю! Я уехал из этой проклятой страны семь лет назад и поклялся, что никогда сюда не вернусь. У меня тут осталась беременная жена.
И я все подумывал отыскать ее… и моего сынишку. Я как раз думал о ней, когда увидел его, ну и растерялся немножко.