Не выпив даже стакана чая, Каховский ушел из дома.
У Рылеева было много гостей, и Каховский, пережидая, пока все разойдутся, засиделся допоздна. Рылеев с недоумением поглядывал на него: не пора ли и тебе, мол, домой?
Наконец они остались одни, и Каховский сразу, без всяких предисловий, приступил к разговору:
— Какова цель вашего общества?
— Я уже говорил тебе, — удивленно ответил Рылеев. — Водворение правления народного.
— Каковы силы и средства общества? — требовательно спросил Каховский.
— Этого я не могу сказать! — категорически отрезал Рылеев.
Некоторое время они сидели молча. Молчание становилось все напряженнее, и, чтобы разрушить его, Рылеев сказал:
— Главная наша задача — возбуждать ненависть к правительству и стремление в свободе. Поручаю тебе усилить состав общества надежными людьми. Старайся привлекать офицеров гвардии. Но будь осторожен… Хочешь, я дам тебе возмутительные стихи для распространения?
— Не надо! — резко ответил Каховский. — Их и так все знают! Песни прекрасные, — вдруг, переменив тон, миролюбиво сказал он, но тут же добавил: — Однако ты не сказал мне ничего нового. Ты не принял меня, а только соединил с обществом. Ну что ж, видно, так надо!
Каховский согласился исполнять поручения Рылеева. Распространял идеи общества, вербовал новых членов. Среди них были поручики лейб-гвардии гренадерского полка. Особенно понравились Рылееву исполнительный, сдержанный Сутгоф и Панов, славившийся в полку своей непримиримостью к несправедливости.
Теперь Каховский бывал у Рылеева почти ежедневно. Он перезнакомился со многими членами общества. Петр Григорьевич был счастлив — наконец-то кончилось одиночество и он попал в круг истинных друзей…
Однако вскоре на него опять стали находить сомнения. Умный и наблюдательный, он не мог не почувствовать, что с самого начала занял в обществе обособленное положение. Члены его в большинстве своем были люди светские, богатые, блестящие офицеры. Нередко они приезжали на заседания общества прямо с придворных балов. Он же единственный был без имени, без состояния. Не раз замечал он, что его потрепанная одежда вызывала недоумение и брезгливые взгляды. Резкость и прямота суждений коробила. Каховский чувствовал, что откровенны с ним не до конца.
Он страдал, молчал, сдерживался на людях, а придя домой, бросался на свою смятую постель и, кусая губы и глотая соленые слезы, проводил ночи без сна.
Рылеев предназначал ему важную роль в будущем восстании. Именно он, Каховский, должен убить императора.
Каховский был горд, что ему выпадет честь избавить русский народ от тирана. Но он не может, не хочет быть просто орудием в руках этих людей, поглядывающих на него высокомерно и по-барски пренебрежительно.
А может, ему не доверяют?
Правда, однажды Александр Бестужев, когда Каховский стал расспрашивать его, кто еще является членом общества, ответил коротко:
— Скажу тебе честно, не знаю!
Петр Григорьевич немного успокоился. Но через некоторое время сомнения вспыхнули с новой силой. Он опять стал замкнутым, молчаливым, на всех поглядывал подозрительно и стал все реже и реже встречаться с Рылеевым.
А тут еще денежные трудности одолевали. Платье вконец износилось, а заказать было не на что. С квартиры гнали за неуплату. Он стал подумывать о том, чтобы уехать из Петербурга.
Но не в характере Каховского было долго молчать и таиться. Он решил открыто объясниться с Рылеевым.
Вскоре случай такой представился. Они встретились на одном из литературных завтраков.
Увидев Каховского, Рылеев приветливо пошел к нему навстречу и, крепко пожимая руку, быстро заговорил:
— Вот приятная встреча! Я так давно не видел тебя, Петр Григорьевич, а у меня к тебе дело…
— Я собираюсь домой, в Смоленск уехать, — мрачно сказал Каховский.
— Тебе лучше остаться в Петербурге.
— Скажу откровенно, Рылеев, не могу я тут жить: денег нет.
— Зачем ты раньше не сказал? Возьми у меня!
Каховский отпрянул, но Рылеев крепко держал его за руку.
— Пойдем ко мне обедать, там обо всем поговорим, — ласково сказал он.
За обедом были гости, и снова только поздним вечером им удалось остаться вдвоем.
— Пойми, ты необходим в Петербурге, — решительно заговорил Рылеев, возобновляя прерванный утром разговор. — Общество скоро начнет действие…