Последний мужчина Джоконды
Моей любимой жене, которая одновременно является и моим первым читателем, и моим первым редактором, и первым, и самым главным цензором в благодарность за ее терпение и помощь в написании этого романа.
Особое спасибо за помощь в редактировании Юрию Станиславовичу Гутян
Пролог
В просторном вестибюле Лувра собралось около двадцати журналистов, двое полицейских в форме, комиссар полиции центрального округа Парижа Лемож, какой–то военный в чине полковника, а так же директор Лувра метр Омоль в сером драповом пальто и дымчатом котелке а-ля «Пинкертон». Казалось бы, не такая уж и большая толпа, но гул голосов, усиленный стенами дворца, и хлопки магниевых вспышек фотокамер, создавали эффект рыночного гвалта.
Один из журналистов в кепке и в клетчатом дорожном костюме, размахивая раскрытым блокнотом и толстой кубинской сигарой, с которой на соседей постоянно сыпался пепел, пытался перекричать соратников по цеху, произнося слова с жутким американским акцентом.
— Месье Омоль! Месье Омоль! Макс Кервуд «Нью–Йорк Таймс». Прошу вас, расскажите, пожалуйста, о новых экспонатах Лувра. Говорят, вам доставили много нового из Алжира и Египта. А есть ли что–либо из Туниса и Марокко. Говорят, в ваших заморских колониях сделано много новых, археологических открытий. Ваши археологи просто устроили соревнование с Германскими и Британскими учеными.
Директор поднял руку в знак того, что просит внимания, кашлянул в кулак и пригладил свои загнутые острыми кончиками вверх тщательно ухоженные усики.
— Господа! — заговорил он, тщательно выговаривая каждую букву, видимо для того, чтобы посрамить хамоватого янки с его техасским произношением и манерами ковбоя. — Действительно были новые поступления экспонатов из колоний. Какие именно, мы пока не будем разглашать, чтобы во–первых, сохранить интригу, а во–вторых… Во–вторых, нужно очень тщательно исследовать материал, ибо не хочется попадать впросак с подделками, как это произошло совсем недавно в Британском королевском историческом музее. Ну, об этом инциденте, я думаю, знают всё цивилизованное человечество.
Среди журналистов многие закачали головами, подтверждая слова метра. Спустя мгновение руку поднял пожилой седобородый мужчина с печалью язвенника в глазах.
— Метр! Прошу прощения, Ален Фош из «Пари Матч». Существует ли действительно реальная конкуренция между нашим Лувром и другими музеями мира. Например — российским Эрмитажем. Или, напротив, в вашем королевстве тишь и благодать?
— О! Конечно же, существует! Но смею вас заверить месье Фош, что русским сейчас не до новых открытий и выставок. Им хватает забот с Японией и собственными революционерами.
— Но как же! Их газеты пестрят сообщениями о снаряженных экспедициях в разные концы света.
— Ах, бросьте, месье! Все их экспедиции последние годы ограничиваются исследованиями Арктики в поисках Северного морского пути и мест для новых, как они это называют, острогов для увеличивающегося количества каторжников.
— Секундочку! — вскочил с места молодой человек. — Месье Омоль, вам не кажется, что вы не очень лицеприятно отзываетесь о союзниках Франции?
— О! Месье Соболев, прошу прощения, если мои слова каким–то образом обидели русских, но я лишь имел в виду лишь то, что российский Эрмитаж ни коим образом не является конкурентом для нашего музея. И, кстати, лично я являюсь поклонником России.
— Спасибо, месье Омоль! — успокоился русский. — Но, в таком случае, кто же является конкурентом Лувру? Уж не кайзеровская ли Германия?
— О, прошу вас, месье! Давайте не будем сейчас и здесь заниматься политикой и обсуждать геополитические вопросы. Для этого есть кабинет министров.
— Угу! — воскликнул Соболев и стал что–то быстро записывать в тетрадь, которая, видимо, заменяла ему блокнот.
— Метр Омоль, — обратилась к директору единственная, присутствовавшая на пресс–конференции, дама в широкополой кружевной шляпе с вуальеткой. — Мадемуазель Селена де Гош. Представляю женский журнал «Мари–Франс». Не могли бы вы порекомендовать нашим читательницам, желающим посетить ваш музей, какие–то особые экспонаты для удовлетворения их желания прикоснуться к искусству?
— Ах, мадемуазель! — всплеснул руками метр и многозначительно посмотрел на комиссара полиции, мол, как вам эта фемина? — Поверьте и передайте своим читательницам, что мы… я имею в виду себя лично и всех девятнадцать сотрудников этого храма, не считая уборщиков, вахтеров и кассиров, конечно, что каждый божий день, даже в понедельник[1], мы стремимся лишь к одному — как можно больше порадовать посетителей. Наши экспозиции бесценны. Каждая, как говорят англичане, леди, стремящаяся к наслаждению мировым искусством, может лицезреть в наших стенах бессмертные работы Микеланджело, да Винчи, Дюрера, Тициана, Рафаэля. Есть прекрасные работы эль Греко, Вермеера, Габриэля д´Эстрэ, Рубенса, Веронезе. Фламандцы, немцы, итальянцы, русские, швейцарцы. Живописцы и скульпторы на любой нрав и вкус. Исторические или, если угодно, археологические находки этрусского, греческого, египетского, римского происхождения. О, мой Бог! Мадемуазель де Гош, говорить о наших экспонатах можно годами не отрываясь на кофе с круасанами. Проще без всяких рекомендаций с нашей стороны предложить дамам самим судить, что достойно их внимания, а что нет.