Перуджио махнул рукой проезжавшему мимо свободному извозчику, и помог другу вскарабкаться в экипаж.
Привезя Манцони домой, и, уложив его в постель, Винченцо сбегал в аптеку, что располагалась неподалеку от дома. Аптекарь предложил ему вместе с порошками сварить для друга горячий шоколадный напиток, мол, по последним исследованиям шоколад признан прекрасным средством от туберкулеза.
Риккардо был совсем плох. Двое суток Перуджио все свободное время находился у постели друга. А на третью ночь Манцони умер.
Винченцо приходил на работу в Лувр на час раньше всех остальных. Охрана музея ворчала, открывая ему двери, мол, что человеку дома не сидится, неужели ему не хочется спать, а, напротив, просто необходимо переться через пол-Парижа, чтобы прийти пораньше и торчать в Каре, упершись носом в Джоконду. Спал бы себе и спал, так ведь нет. Приходит раньше всех, уходит, опять–таки, позже всех.
Перуджио и сам не знал, зачем он это делает. Он действительно все свободное время простаивал в знаменитом на весь мир музее, разглядывая «Портрет госпожи Лизы Джокондо» руки Великого Леонардо. Поначалу он просто восхищался работой да Винчи, но постепенно стал обращать внимание на тонкости и нюансы. Каждый раз он находил в изображении что–то новое: тончайшую темную черточку поверх основного рисунка, или наоборот, точечку светлого оттенка на темном участке, мельчайший пузырек воздуха, застывший в краске, еле заметную трещинку. В этом месте остался след от поворота кисти, здесь краска легла гуще, а там, в уголке — что это? — это отслоился маленький кусочек краски. Краска от времени пошла мириадами трещинок, но каждая трещина имеет свою протяженность, свою геометрию, глубину, свой рисунок, свои разветвления и схождения, и, конечно же, свой характер.
И всякий раз Винченцо восхищался гением своего соотечественника, проявленным в этом портрете с наивысшей силой. Леонардо сам любил эту картину. Не зря же он, отказавшись от множества предложений, взялся именно за эту работу, а впоследствии увез ее с собой из Италии.
Самое сложное с технической точки зрения в этой работе Великого флорентийца глаза и губы, выражающие всю суть характера модели, которой послужила донна Лиза Герардини, третья жена флорентийского богатого преуспевающего торговца шелками Франческо дель Джокондо. Именно глаза и губы, застывшие на века в полуулыбке, и породили множество легенд и споров.
Джорджо Вазари [19]еще в 1550 году писал: «…Это изображение всякому, кто хотел бы видеть, до какой степени искусство может подражать природе, даёт возможность постичь это наилегчайшим образом, ибо в нём воспроизведены все мельчайшие подробности, какие только может передать тонкость живописи. Поэтому глаза имеют тот блеск и ту влажность, какие обычно видны у живого человека, а вокруг них переданы все те красноватые отсветы и волоски, которые поддаются изображению лишь при величайшей тонкости мастерства. Ресницы, сделанные наподобие того как действительно растут на теле волосы, где гуще, а где реже, и расположенные соответственно порам кожи, не могли бы быть изображены с большей естественностью. Нос со своими прелестными отверстиями, розоватыми и нежными, кажется живым. Рот, слегка приоткрытый, с краями, соединёнными алостью губ, с телесностью своего вида, кажется не красками, а настоящей плотью. В углублении шеи при внимательном взгляде можно видеть биение пульса. И поистине можно сказать, что это произведение было написано так, что повергает в смятение и страх любого самонадеянного художника, кто бы он ни был.
Между прочим, Леонардо прибег к следующему приему: так как Мона Лиза была очень красива, то во время писания портрета он держал людей, которые играли на лире или пели, и тут постоянно были шуты, поддерживавшие в ней веселость и удалявшие меланхолию, которую обычно сообщает живопись выполняемым портретам. У Леонардо же в этом произведении улыбка дана столь приятной, что кажется, будто бы созерцаешь скорее божественное, нежели человеческое существо; самый же портрет почитается произведением необычайным, ибо и сама жизнь не могла бы быть иной…»
Винченцо замечал и запоминал каждую деталь, каждый мазок. Прибегая домой, он брал карандаш и бумагу и делал набросок картины, сам пока не зная, зачем. А утром, сравнивал эскиз с оригиналом, отмечая свои ошибки и упущенные нюансы. На следующий день все повторялось.