Память услужливо вытащила из запасников почти выкрикнутую тогда тираду учителя:
«…Рисуйте, ваяйте, созидайте, но знайте, что если есть те, кто вами восхищается, то найдутся и те, кто вас ненавидит и готов не только вонзить вам нож в спину, но и плюнуть вам в лицо. Если вы почувствуете когда–нибудь, хоть на одно мгновение, что больше не хотите писать — остановитесь. Выбросьте кисти в огонь, сожгите мольберт, уничтожьте все недоделанное и больше никогда… Слышите? Никогда не пытайтесь вернуться на эту дорогу. Запомните! Можно, подобно Тулуз–Лотреку в день писать по десятку афиш и не создать ничего более выдающегося, а, можно, сотворить один шедевр, который останется на века и будет будоражить умы и сердца всего человечества до скончания времен, как «Давид» Рафаэля, «Джоконда» Леонардо да Винчи, «Рождение Венеры» Тициана, «Сикстинская Мадонна» Микеланджело… О! У них много прекрасных творений, но им достаточно было оставить всего одно и они обеспечили себя бессмертием. Вы слышите? Одно лишь творение и ваше имя будет бессмертно. Либо вы станете вровень с Великими, либо падете до моего убожества. Если вы поймете, что не сможете создать нечто такое, что может потрясти мир — отступитесь. Иначе вы потеряете себя. Иначе вы сойдете с ума…»
В ту последнюю встречу Перуджио казалось, что учитель сошел с ума, но вот прошли годы и клеймо безумия стерто приобретенным жизненным опытом, и метр Руссель здоровый и полный сил улыбается ему из своего Великого Нигде.
Чуть позже в ту же ночь, когда Винченцо последний раз видел живым Русселя, чудесная раскрепощенная девушка Ноэль Брюне, подарившая ему первый опыт любви, сказала:
«…На мой неискушенный взгляд твой учитель во многом прав. Я, пожалуй, добавлю от себя, что не нужно пытаться стать в один ряд с Великими мастерами, или превзойти их. Может, было бы проще, не соревноваться с Леонардо да Винчи, а стать им? Я пока еще сама не знаю как, но, думаю, ты найдешь способ…»
И тут же, словно ждали некоего сигнала, всплыли, подобно пузырькам воздуха в воде, слова сельского учителя сеньора Богетти, обращенные к отцу и подслушанные им на рождество у церкви Святого Марко в Деменци:
«…Ваш сын сделал копию с «Конного портрета императора Карла V». Представьте себе, я жалею, что в альбоме не указаны точные размеры полотна–оригинала, иначе ваш сын сделал бы все в точности как у великого мастера. Вы не поверите, Сильвано, ваш сын не только умудрился подобрать нужные краски, он еще и нашел способ состарить картину…»
А затем лучший, да, пожалуй, и единственный друг Риккардо и его наставления:
«…Друг мой! Живи в свое удовольствие. Не забивай себе голову всякой дурью о Величии. Женись, наплоди детей и радуйся тому, что у тебя есть, и рисуй…»
И снова прозвучал щелчок в голове, на этот раз, правда, он скорее напоминал удар грома. И на этот раз Винченцо не дал каверзной мысли спрятаться в норку, а поймал ее за хвост и вытащил ее на поверхность. Мозаика сложилась в полную картину, за исключением деталей, которые завалились куда–то поблизости в щель и, скорее всего, найдутся, если хорошо поискать и тщательно все продумать.
Винченцо вскочил, и, бросив на стол несколько монет за нетронутый кофе, вылетел на улицу. Он почти бежал. Не обращая внимания на прохожих и проезжающих мимо извозчиков и, еще пока не вошедшие в полной мере в окружающую действительность, автомобили. Он бездумно сворачивал на перекрестках, будучи поглощенный составлением плана, сначала с бульвара Клиши на улицу Нотр Дам де Лорет, а затем на улицу Ришелье, которая прямиком его вывела к Лувру.
Перуджио остановил свой бег, лишь миновав здание Комеди Франсес прямо перед Пассажем Ришелье. Перед ним вздымал свои величественные стены Лувр — величайший музей мира. Музей, в котором собрано множество прекрасных шедевров со всех концов Земли. Но самое главное — в нем хранится Джоконда.
Он ощущал себя так, словно совершил гениальное открытие, будто бы он прошел сквозь лабиринт и вышел на свет божий из подземелья. План был готов. Осталось приступить к его реализации.