Удар молотка возвестил об окончании его речи и начале отбывания наказания Винченцо Перуджио.
— Спасибо, Ваша честь, — адвокат поклонился.
— Благодарите не меня, а Францию с ее гуманными законами, — ответил судья и быстро покинул зал заседаний.
Доминико Мальфатти быстро взглянул на карманные часы и, обернувшись к своему подзащитному, произнес:
— Мой дорогой! Процесс занял всего пятьдесят пять минут. Это мой рекорд. Вы принесли мне дополнительную славу. Спасибо, сеньор Перуджио. Надеюсь когда–нибудь с вами встретиться и, не дай Бог, в зале суда. Прощайте.
Спустя четырнадцать дней сербский студент Гаврила Принцип в Сараево выстрелит в эрцгерцога Австро–Венгрии, и с началом Первой Мировой Войны все забудут и о похищении «Джоконды», и о Винченцо Перуджио, и об этом процессе. Мир потрясут гораздо более насущные проблемы.
Глава девятая. Свобода
Окошечко на двери в камеру приоткрылось, и охранник крикнул:
— Эй, Перуджино!
— Я Перуджио, — привычно огрызнулся Винченцо. — Неужели так сложно запомнить?
— Да мне без разницы, — ответил охранник. — Давай с вещами на выход.
— С вещами? — переспросил Винченцо. — Это с какими? У меня ничего нет.
— Вот и хорошо. Легче будет путь в твою дорогую Италию.
— Куда? — удивился Перуджио.
— Куда–куда… — захохотал охранник. — В Италию. Твой срок закончился. Тебя отпускают.
Сокамерники повскакивали с мест и стали наперебой поздравлять Винченцо, дружески похлопывая его по плечам, а тот ошалело глядел на них и на серые стены камеры, в которой провел один год и пятнадцать дней.
«Вот и все!» — пронеслось в голове словно молния. — «Свободен!»
Он подхватил с вешалки свой изрядно помятый пиджак, в котором его задержали еще во Флоренции (темно–серое пальто и шляпа пропали во время этапирования Перуджио из Италии во Францию) и шагнул на выход.
Охранник о чем–то бесконечно говорил по дороге, размахивая руками и гремя связкой ключей, но Винченцо его не слушал, да почти и не слышал. Мысленно он был уже в далекой, но родной Деменци, и обнимал сестер, братьев, отца, мать и, конечно же, Франческу. А рассказ вертухая о двух его маленьких дочках, которых он любит больше всего на свете, бывший заключённый тюрьмы Санте пропускал мимо ушей.
Наконец, открыв калитку в тюремных воротах, охранник протянул Винченцо руку и произнес:
— Не обижайся на нас, если что–то было не так. Вообще ты был очень хорошим заключенным. Не буянил, не дрался, лишнего не требовал. Все бы такими были. Не обижайся на нас. Особенно на меня. И если встретишь меня на улице в Париже… Ну, в общем, удачи тебе.
— Прощай, Мишель, — улыбнувшись, произнес Перуджио.
— Я не Мишель, — удивленно пробормотал охранник. — Я Жан–Поль.
— Да мне без разницы, — сказал Винченцо и, повернувшись, бодро зашагал в сторону центра Парижа.
Пройдет почти пятьдесят лет и мир снова вспомнит о похищении «Джоконды». В прессе обнародовали сенсационный рассказ главы известной семьи антикваров Дэниэл X. Дьювина, сообщившего факты, которые едва ли согласовывались с неоднократно описанными в газетах выводами процесса над Перуджио. Какой–то незнакомец примерно через десять месяцев после кражи появился в конторе на Бонд–стрит в Лондоне и предложил купить завернутый в шерстяное одеяло портрет. Дьювин опознал в нем подлинную картину, но посетителю заявил, что считает ее изысканной подделкой и она не представляет для него интереса. В ответ на это итальянец настоятельно предостерег: ни с кем об этом деле не говорить, в противном случае он станет жертвой каморры, террористической организации, близкой к мафии. Ко времени кражи «Моны Лизы» этот тайный союз совершил в Лондоне и других крупных английских городах многочисленные преступления. Из страха перед каморрой и возможной местью с ее стороны Дьювин не рискнул тогда заявить в Скотланд Ярд. А по прошествии стольких лет…