— Не запускаю, а завожу. Это механизм, а не воздушный змей. Заливаешь в котел воду, потом закидываешь в топку дрова или уголь, затем… В общем, завожу. Да, ты приходи — научу.
Сильвано подмигнул лавочнику.
— Научишь, значит? — вздохнул Донато. — Ладно. Тогда давай я тебя тоже кое–чему научу. Запомни, Сильвано, если твой сын еще раз подойдет к моей дочери, я его пристрелю. Мне не нужны фермеры в родственниках. Тем более, что она еще совсем маленькая. Пусть твой отпрыск и дальше ковыряется в земле.
— Ты хочешь сказать, что всеми уважаемая семья землевладельцев не достойна породниться с лавочником? — возмутился Перуджио. — Ты это хочешь сказать? Святые угодники! Вы послушайте, что он говорит. Да ты живешь, благодаря землевладельцам. Таким, как я и другим жителям Деменци.
— Землевладельцам? — зарычал Донато, размахивая руками. — Какой ты землевладелец? У тебя земли — с овечью какашку. Ваша семья еле–еле сводит концы с концами, а ты покупаешь свою паршивую паровую молотилку, хотя даже не знаешь, как это пишется.
Сильвано швырнул шляпу на пол, подскочил к лавочнику и схватил того за грудки.
— Может, мы и сводим еле–еле концы с концами, — проскрипел он зубами перед самым носом Тоцци. — Но мы не имеем долгов и не торгуем собственными детьми. Думаешь, я не знаю, что ты обещал руку своей старшей дочери какому–то там сынку какого–то там управляющего какого–то там банка, за то, что он предоставит тебе кредит? И это не смотря на то, что твоя дочь Рита, хоть и старшая, как ты сам говоришь, еще маленькая. Ей всего–то двенадцать лет. Это все знают.
Он разжал пальцы, подхватил шляпу с пола и выскочил на улицу, хватая ртом воздух, словно задыхался все это время, находясь в лавке. Немного постояв и отдышавшись, Перуджио сплюнул горечь в пыль и пошел домой. Нужно поговорить с сыном о его будущем еще раз.
Придя домой, Сильвано, отыскал Винченцо в мастерской.
— Сын, — торжественно произнес Перуджио–старший. — Я принял непростое решение. Ты по окончании школы поедешь в Милан учиться на механика. Будущее, сынок, за техникой. Скоро поля и сады будут обрабатывать с помощью всяких машин. Ты знаешь, что я уже, например, купил паровую молотилку. В будущем, если урожаи будут хорошими и мне удастся их удачно продавать, я предполагаю приобрести трактор. Я читал об этой машине в газете. Она может не только пахать, но и возить телеги. А еще нам нужна зерносушилка, всякие веялки, косилки и прочие механизмы. А, чтобы они нормально работали, у нас в семье должен быть человек, который смог бы их настраивать, ремонтировать и всячески их поддерживать в рабочем состоянии. Понимаешь меня, сынок? Ты лучше всех из братьев учился в школе. Федерико не в счет — он еще маленький. Мне кажется, что ты сможешь стать отличным механиком. Что скажешь?
Винченцо не знал, что ответить отцу. Единственная мечта у него была стать художником, но, если отец решит, то ничего не останется, кроме как ехать учиться на механика.
— Скажу, что сделаю, как ты решишь.
— Вот и отлично, — улыбнулся Сильвано. — Так и сделаем. И утрем нос кое–кому в нашей деревне. Пойду, порадую мать. А ты заканчивай здесь. Мне понадобится твоя помощь на ферме.
Колесо старой мельницы уже не скрипело — гремело. Оно рыдало и звало на помощь всю округу. Но, увы! Хозяин–пьянчужка Джулио Вингарди умер в позапрошлом году, как раз, на праздник молодого вина, а его жена все ни как не могла найти покупателя на мельницу. Кому она нужна? Никому. Разве только Винченцо для его уединений с карандашом и бумагой.
Иногда сюда заглядывали его братья и сестренки, чтобы поподтрунивать над ним. Иногда приходили какие–то влюбленные парочки, но, заметив юношу, смущались и быстро уходили. Иногда местные дети прибегали к мельнице искупаться и попрыгать с высокого берега, да норовили нырнуть поближе к прогнившему колесу.
Иногда с такими же маленькими подружками и старшей сестрой к заводи у мельницы прибегала и Франческа, но, увидев Винченцо, она мчалась к нему и, усевшись рядом на ствол ракиты, наклонившейся над самой водой, просила показать новые картинки, что он нарисовал словно для нее.
Ему это очень нравилось. Он приносил ей свои наброски и готовые рисунки. И сам не зная, зачем, читал шестилетней девочке взрослые стихи Данте, Петрарки, рассказывал истории из книг, сказки. А она слушала его, смеялась, грустила.