— Сильвано! — в голосе жены звучал упрек.
— Если будет расспрашивать, то у нас все хорошо, — не обращая внимания на супругу, закончил наставления отец.
Кони потащили экипаж, потрясывая на ухабах старой мощеной дороги.
Все разошлись по своим делам. Лишь Клаудия с маленьким Федерико на руках смотрела в след повозке, пока та не скрылась из глаз.
— Чего такой хмурый, парень? — спросил Фабрицио. — Понимаю. Грустишь по дому. А ты не грусти. Ты подумай лучше, какая жизнь теперь перед тобой открывается. Я бы вот тоже хотел уехать из этой деревни, куда глаза глядят, да цепи не пускают. Понимаешь? Цепи. Хе!
Он хитро подмигнул Винченцои продолжил:
— Цепями, парень, я называю жену и детей. А у тебя кроме родителей никого. Свободный, можно сказать человек. Все дороги для тебя сейчас открыты. Главное, чтобы с умом этой самой свободой распорядиться. Не туда свернул и, считай, пропал. Свобода — она многим голову посворачивала. Не сильно–то ей доверяй. Потому как это только кажется некоторым, что он свободен от всего. Слыхал про анархистов? Те еще дураки. Хотят отменить все писаные и неписаные законы, мол, тогда человек станет свободным. Только я скажу тебе, дурь все это. Придумали эту самую анархию глупые люди. Они не понимают, что, кроме законов государственных, есть еще и законы Божьи. А те законы отменить нельзя. Бог правит и творит свою справедливость и по своим законам, лишь ему ведомым и понятным. Вот и выходит, что ошибаются господа анархисты. Никогда человек не станет свободным полностью. На то воля Божья. Так что не верь в нее, свободу, значит. Живи по совести. Так–то оно лучше будет.
К вечеру доехали до Комо. Дядя встретил, хоть и по–родственному, но как–то прохладно. Видно было по разговору с дядей Сандино, что они с отцом не очень ладят.
До Милана добирались еще три дня, сделав остановки на ночь в Сароно и Сесто–Сан–Джованни, измотав лошадей и устав до чертиков сами.
Милан поразил Перуджио. Он еще ни разу не был в городе больше чем Комо. Да и в Комо–то выбирался редко. А тут огромный город с его широкими улицами и площадями, соборами, старинными домами, дворцами и замками.
Пока доехали до центра города, Винченцо чуть не вывихнул шею, пытаясь увидеть и запомнить все вокруг. На площади Миссори, в самом центре столицы Ломбардии, они с Фабрицио расстались и договорились встретиться в небольшой дешевой гостинице, которую проехали тремя кварталами ранее. По сути, гостиница была ночлежкой со странным для города, не имеющего своего морского порта, названием «Пристань». Свой черный дорожный баул с вещами и котомку с продуктами Винченцо оставил в телеге у Фабрицио — ну, не таскать же их целый день по Милану.
Перуджио, не спеша, разглядывая дома выпученными глазами, добрел до кафедрального собора Дуомо по виа Маззани и замер, как вкопанный, с открытым ртом. Такой удивительной красоты он в жизни не видел. Ну, разве что на картинках. Но ни одна картинка не передавала действительные масштабы готического сооружения, ни одно размытое изображение не могло передать величественность и энергетику здания, которое строилось и отделывалось шесть веков, и было вторым по величине христианским строением после Собора Святого Петра в Риме.
Потоптавшись на Плацца дель Дуомо, и, так и не решившись войти внутрь, Перуджио бездумно свернул на Сверо–Запад по виа Мерканти, а затем, перейдя Плацца Кордусио, медленно пошагал по виа Данте.