— А вообще, это и есть личное видение произведения, — вставила Света. — Но для знакомства достаточно. Больше не пойду.
— Там ещё какой-то японский режиссёр приезжает с постановкой.
— Нет уж. Увольте.
— Да ладно. Нормальный спектакль, с хохмой. Вон народ с дитями ходит, — весело заключила Ленка. — Только надо переименовать заведение. Назвать — «Вдали отСтаниславского». — Все рассмеялись.
Миновав «Интурист», они спустились в метро.
Через два дня в десять утра Сергей стоял у кассы театра.
— Я бы хотел увидеть режиссёра, — объяснил он цель визита с любопытством рассматривающей его кассирше.
— Попробуйте. Зайдите с главного входа и через сцену… Только так рано вряд ли. Они вчера часа в три ночи разошлись. — И, вздохнув, добавила: — Он же не сумасшедший!
— Как раз напротив, — усмехнулся Сергей и направился к двери. Кассирша проводила его удивлённым взглядом.
Человек, которого назвал режиссёром мужчина, встретившийся ему в узком коридоре за сценой, сидел на стуле у окна довольно неуютной комнаты, листая небольшую тетрадь и делая в ней пометки.
— Меня зовут Сергей. Я хотел бы поговорить с вами.
Тот внимательно посмотрел на него безо всякой тени эмоций. Интереса появление незнакомца у него не вызвало.
— Володя, а что с Загорской? Выяснили? — обратился он к сопровождавшему гостя и потянулся за сигаретой.
— Нет, найти не могут. Попросили Бахвалову… сегодня зайти.
— Ладно, ступай. Скажи, что будем начинать без неё.
Тот вышел.
— Присаживайтесь, — нехотя, будто подобные визиты ему уже надоели, произнёс режиссёр, указав на стул рядом. — На какую тему, молодой человек?
— Я хотел бы предложить вам пьесу. — И, чуть помедлив, Сергей добавил: — Для постановки.
— Даже так, — крякнул хозяин кабинета и оживился. Затем встал и, разгоняя рукой дым, открыл окно. — Вы кто? — произнёс он, не оборачиваясь к визитеру и пытаясь просунуть в щель створки скомканный обрывок газеты. — Драматург, писатель или агент?
С усмешкой посмотрев на Сергея и снова присев, мужчина закинул одну ногу на другую.
— Писатель. Если вас устроит эта часть моей биографии, — спокойно отреагировал тот.
— Тогда меня зовут Василий Иванович… Меркулов. Хотите, просто Василий.
— Я знаю, но… — Сергей запнулся, — вы старше меня, удобно ли?
— Бросьте. Так что вы там написали, дорогой мой незнакомец? — предвкушая известное только «мэтрам» удовольствие от бесед с молодыми и начинающими, выпустив сизый дым, произнёс мужчина.
— Роман «Последняя женщина».
— Во как! — режиссер снова крякнул. — Название интригующее. Поди, трогательные воспоминания о муках сердешных? Так об этом вон от начала Тверской через раз. Остальные тоже отнюдь не театры нулевой терпимости. Что ко мне-то?
— Нет, не о муках. А к вам… лет уже много. Пора.
— Думаете, чего-то не успел? — в голосе послышался сарказм.
— А разве такая мысль не посещает вас последние годы? Думаю, она постоянная спутница не только тверских театров.
— Вот даже куда! Что, не нравится «Юнона» и «Авось»?
— Да как же может не нравиться? С такими актерами? Потому и поставлена. В восемьдесят третьем. Но в девяностых шли другие годы. Началось жертвоприношение другим идолам. И не словами, как в почившей стране, а людьми. Вопиющий в пустыне народ требовал ответа. Искусства, по-русски говоря. А печальная история любви русского путешественника к дочери испанского колониста ответа не давала. В лучшем случае выглядела автографом собственного бессилия. Даже издёвкой. За «вечность» темы не спрятаться во время чумы. Иначе — пир! И предательское согласие на него господина в шляпе. Что и произошло. Не дал театр ответа. Согласился с жертвами и потучнел особняками. Не ищет и сегодня. Художники есть, кисти розданы… Нет искусства. Искусства нет. Пару лет назад я понял, что на каждый закон жанра найдётся свой отступник. А теперь считаю это просто необходимым. Другого пути вылечить зрителя, да и себя, не существует.
— Считайте, заинтриговали окончательно. Но вы-то здесь при чём?
— В романе есть пьеса. Для вас.
— Он с вами?
— Конечно, — Сергей расстегнул папку и достал книгу. — Только пьеса увязана с остальным содержанием, так что отдельно читать нельзя. Постановка не будет понятна, — добавил он, протягивая роман.
— И как же вы представляете себе способ совмещения?
— Это не моё дело, а ваше.
— Интересный у нас разговор, — покачал головой Меркулов, рассматривая книгу. — Хм, только читателям старше тридцати пяти. Для взрослых, что ли?