Эта мысль вроде успокоила Олега Даниловича, прижался к Наталье и хотел заснуть, но где-то внутри все же шевелился какой-то незаметный, маленький, совсем микроскопический червячок. Олег Данилович даже знал, как он называется: совесть. Знал также, что утолить ее совсем легко, и не мог или не хотел - не спал и крутился на кровати до утра.
35
За воротами послышался стук колес, скрипнула калитка, Фрося оторвалась от грядки с морковью и увидела Гольдройза. Иона Янкелевич осмотрел двор, приветливо помахал хозяйке рукой. Неторопливо дошел до веранды, уселся на табуретке, и странно было, как она выдерживает его грузное тело.
Фрося села напротив Гольдройза. Догадывалась, зачем появился, и молчала, ожидая, что скажет сам.
Иона Янкелевич вытащил коробку сигарет, покрутил колесико дешевой, однако надежной зажигалки, выпустил из ноздрей облако ароматного дыма, исподлобья взглянул на Фросю и спросил:
- Знаешь, чего я хочу?
- Нет.
- И не догадываешься?
- Догадываюсь.
- Чего молчишь?
- А сами скажете.
- Если пришел, конечно, скажу, - сказал Иона Янкелевич. - Хорошего мало.
- Конечно.
Гольдройз покрутил головой на толстой шее, ему это удавалось трудно, но успел заметить, что в усадьбе, кроме них, никого нет. Однако спросил:
- Мы одни?
- Как видите.
- А где муж?
- Бандитов ловит.
- Бандитов... - недовольно проворчал Гольдройз. - Слово, которое изобрели! Нехорошее слово...
- Как же их называть?- Можно по - разному: повстанцы, народные мстители...
- Какие же народные, когда села грабят?
- Наслышана... - возразил Гольдройз. - Как же им прожить, если в селах пищу не брать?
- Были бы настоящими народными мстителями, народ бы их и прокормил.
- Народ у нас еще того... - назидательно сказал Иона Янкелевич. - Народ сам не знает, чего ему надо. Учить надо народ, скажу я тебе.
- Нагайками?
- Отец тебя резко напутствовал?
- Отец - нет, мать.
- Так, иногда и нагайки не помешают. Люди после них умнеют. То отец, говоришь, тебя не напутствовал? Жалел тебя отец, а ты ему вот чем отблагодарила...
- Так он же Сергея под пули вел!
- Под пули... под пули... Знаешь ты много! Ванька Ванькович на тебя всю жизнь положил, а ты что ему?
- Сергея не отдам! - Решительно заявила Фрося.
- Не отдам... не отдам... - снова передразнил ее Гольдройз. - Кто тебя спрашивать будет?
- Вот что, Иона Янкелевич, - вспыхнула Фрося, - не получится у нас разговора. Говорите, быстрее, потому что морковь должна обработать.
- Подождет твоя морковь. Чтобы мне твои заботы... - Гольдройз вдруг хитро прищурился и спросил: - Ты мою Рахиль знаешь?
- Жену вашу?
- Конечно.
- Видела.
- Ну, и что скажешь?
- Женщина как женщина. Полная...
Иона Янкелевич захохотал удовлетворено и потер свое большое брюхо.
- Дородная - не то слово. Бочка - вот что моя Рахиль. А увидела бы ее двадцать лет назад! Стебелек, точно говорю, стеблиночка, а красивая, а смешливая, не ходила - пританцовывала. Точно как ты...
- Ну и что?
- А то, дитя, не известно, какой ты когда-то станешь, - пояснил Гольдройз жестко. - И захочет ли Сергей на тебя тогда смотреть...
- Думаете?..
- Думаю, - перебил Иона Янкелевич, - научить тебя хочу. Каждому мужчине женщина когда-то надоедает. Как мне Рахиль. Это только дураки говорят, что евреи толстых женщин любят. Разговор у нас откровенный, так скажу: мне больше девочки нравятся, эти, как стеблиночки. А знаешь, что у Рахили держит?
- Обязанность? - Обязанность!.. - Весело и громко захохотал Иона Янкелевич. - А плевать я хотел на долг. Нет обязанностей у делового человека, да и вообще, человек, когда женщина ему надоедает, сто причин придумает, чтобы себя оправдать. Деньги меня с Рахилью связали, дали за ней знаешь сколько!
- Так революция все отобрала...
- У глупых. И умные, правда, потеряли, но не все. Рахиль толстая - толстая, а деньги имеет. Я свои деньги по банкам держал, акции покупал, землю, магазин даже в Киеве было. Где земля и где тот магазин? А акции? Ими только... - Иона Янкелевич сделал выразительный жест. - Сохранилась, правда, доля, не буду врать, сохранилась, вот мы и снова на поверхности плаваем и руль стараемся твердо держать. Рахиль моя бесценная золотом и камнями играла, я ей такие выгодные дела мог устроить - за год капитал бы удвоила, а она лишь ручку своей пухленькой махала. Вот и целую я теперь эту ручку, потому что на пальчиках столько всякого, что пол- Бердичева купить можно. - Мечтательно закатил вверх глаза. - А чем ты своего комполка привяжешь?- Спросил вдруг совсем другим тоном.