- Не такой он, как вы, - сказала Фрося, - и деньги нам - тьфу...
- До сих пор было тьфу, когда отец всем обеспечивал. Ты своего благоверного мясом кормить захочешь, а на его плату не разгонишься.
- Огород у меня, - обвела вокруг рукой Фрося, - овощи и яблоки всю зиму буду иметь.
Гольдройз также огляделся вокруг, что далось ему труднее, и одобрил.
- Огород у тебя исправен. И вообще ты не сглазить, поэтому красному командиру счастье само в руки далось. Вижу я, Фрося, не переубедить тебя, хоть и хотелось...
- Где отец?- Спросила Фрося.
- Так я тебе и сообщил... Приведешь эскадрон, а они шашки наголо и разрубят Ванька Ваньковича. А мне еще компаньон нужен.
- Милиция его ищет, все равно арестуют.
- Так все равно говоришь?..
Фрося задумалась. После того, как спасла эскадрон от бандитских пуль, имела длинный разговор с Сергеем и исповедалась. Рассказала, что был у них дом под Таращей и жили богато, что крестьяне свирепствовали на отца и пришлось бежать, но отец все равно носил камень за пазухой, ненавидел новую власть, вот и решил помочь бандитам. Но о Якубовиче умолчала, оправдывала себя тем, что нельзя бередить Сергею сердце, и была неискренней сама с собой. Боялась: бросит, оставит одинокой, перевесит в нем эта классовое сознание, о котором теперь пишут все газеты. Но разве может хоть что-то в мире перевесить любовь? У нее - нет, но у Сергея?.. Он сидел молча, потом закурил и только светлячок сигареты освещал комнаты. Докурил до пальца, затушил сигарету и сказал:
- Я с комиссаром говорил, и он твой поступок одобряет. Пошла ты против контры, следовательно - наша. То, что было, забудь, я в твоем прошлом копаться не буду. Люблю я тебя, Фрося, и верю тебе.
Сергей обнял ее крепко, и она прижалась к нему, и не было тогда на свете счастливее их. А потом Сергей сказал:
- Мы твоего отца все равно поймаем. Не сегодня, так завтра. Если узнаешь о нем, мне скажешь.
Фрося только кивнула, но подумала: зачем? Ведь отца наверняка расстреляют, и кровь будет на ней. Пусть уж ловят сами. И пусть бы они скорее уехали отсюда - куда-то в Киев или даже до самой Москвы, подальше от Таращей, хотя и в Сибирь, она привыкнет ко всему, чтобы покончить с прошлым.
И вот это прошлое сидит сейчас перед ней на табуретке - грузное и самоуверенное. Зовут это прошлое Ионой Янкелевич Гольдройзом. И надо избавиться от него.
- Чего вы хотите? - Спросила Фрося сухо.
- Отцу вещи. Сундук его здесь... Остальное не нужно.
Фрося знала о сундуке, где отец хранит самое ценное, пожалуй, деньги и золото. Хотела сказать о нем Сергею, и воздержалась. Неизвестно, что на самом деле в этом сундуке, попадет в милицию или даже ГПУ, начнут разбираться и докопаются до всего. Поэтому, вернувшись из Иванополя, сразу перенесла отца сундук на чердак, спрятала в тупик, забросала разным хламом. Оказывается, поступила правильно, потому что на следующее утро нагрянула милиция, обыскали всю отцовскую половину, но ничего, кроме одежды и разных мелочей, не нашли.
- Сундук я спрятала, - ответила Гольдройзу. - И вовремя, потому что милиция обыск делала.
- А ты - умница! - Иона Янкелевич посмотрел на нее с уважением. - Умнее, чем я думал.
- Пойдем, - только и сказала Фрося.
На чердаке было сухо и пахло травами: тетя Аграфена сушила здесь чистотел, пустырник и еще какое-то листья. Фрося вытащила кованный сундук, поставила перед Гольдройзом.
- Берите.
Иона Янкелевич достал из кармана ключ, подал.
- Открой.
- Зачем?
- Говорю: отопри! Хорошо смазанный замок даже не щелкнул, и Фрося открыла сундук.
- Найди золото, - велел Гольдройз.
Фрося опустилась на колени, вытащила золото сбоку с ящичка, подала Гольдройзу. Однако тот отвел ее руку.
- Тебе, - сказал, - твое золото, Ванька Ванькович приказал, чтобы остались у тебя.
Фрося прижала сверток к груди. Вспомнила, как несла драгоценности сквозь метель в Таращу, как держал ее жадными пальцами следователь Форняк, а ей не было жаль золота, потому что просила выпустить Якубовича. Самого Якубовича не жалела, это она и тогда, и теперь знала точно, но хотела откупиться от него, чтобы сохранить чистым совесть.
А теперь? Или вред ей теперь драгоценности?
Подумала и решила: жаль. Как-то уже свыклась с мыслью, что такую ценную вещь, и примеряла драгоценности на себе все время почему-то одинаково: на темно - синем бархатном платье с высоким воротником. Золотые монеты сверкают у нее на груди и на плечах, звенят от малейшего движения, а все вокруг смотрят на нее удивленно, потому что такие драгоценности украшают только королеву...