Дрожащими руками Фрося развернула сверток, золото зазвенело и засветилось на ее ладонях, она накинула драгоценности на шею, на застиранное хлопчатобумажное платье, и удивительно - золото заиграло и на ней, не на синем бархате, как представлялось, а на дешевом ситце - все равно она делала Фросю королевой.
Гольдройз посмотрел на Фросю внимательно и одобрительно наклонил голову.
- Чудо! - Сказал. - Говорю искренне, видел и лучше на Рахиле, но чтобы так!.. Корову и бриллианты не украсят, а тебя!.. - Он поцокал языком, что, наверное, означало высшую степень восторга.
Фрося взяла пальцами монеты на груди, они зазвонили, как колокольчики, и Фрося вспомнила свой недавний сон, когда лежала на лужайке, покрытой синими колокольчиками, а потом летала, слыша их неземную музыку. Вот и сейчас золото звонило счастье и радость, и вдруг Фрося представила себя в нем в гарнизонном клубе, среди жен красных командиров, увидела их удивление, возмущение и даже яростные взгляды - золото перестало звонить, на глазах поблекло, и Фрося без сожаления сняла их. Завернула в тряпку и положила на место.
- Не берешь?- Удивился Гольдройз.
- Нет.
- Почему?
Что могла объяснить ему Фрося? Вероятно, Гольдройз не поймет, что у нее началась совершенно новая жизнь, где золоту вообще не место, о нем не думают и не мечтают, для Сергея и его товарищей оно будто и не существует, следовательно, для нее, Фроси, также.
-Не могу, - только и ответила.
Однако Гольдройз догадался сам:
- Не обязательно всем показывать. А может, вообще наступят времена, когда и твой красный командир осознает цену золота. Если мы его до той поры не уничтожим!
Фрося подумала: теперь Сергея можно уничтожить разве что вместе с ней. Так и сказала Гольдройзу.
- Глупая девчонка, - хмыкнул он, - бери, запас карман не обременит. Спрячь, говорю, не заржавеет... Золото никогда не ржавеет, оно вечно.
- Вечная только любовь! - Уверенно сказала Фрося и покраснела. Неужели ляпнула глупость?
Иона Янкелевич снова вытащил золото из сундука, поднял его на руке.
- Ой- вэй, - вдруг совсем по -еврейски, - и что Совпедия наделала?Все мог представить, но чтобы от золота отказывались!..
- Не меряйте всех своей меркой.
- Хочешь сказать - еврейской?- Это обидело Иона Янкелевича. - Однако это не так уж плохо: еврейской. Потому что настоящий еврей всегда знает цену золоту, так, как я. Потому что есть евреи, а есть и евреи. Это я точно тебе говорю, и евреев сейчас, к сожалению, значительно больше. Вот в нашем Бердичеве вокруг, куда ни глянь, жидовская босота: портные, сапожники, жестянщики, каменщики, кого только нету, все суетятся, все хотят есть, детей нарожали, а прокормить не могут - тьфу... Они золото и не видели, и не увидят. А настоящий еврей копейку к копейке составляет - уж червонец, а из золотого червонца все и начинается. Кто может с одного червонца сделать два, уже не жид, а еврей, и хвала ему и слава. Это не берешь?- Поднял полотняный сверток до самого Ефросиния носа.
- Нет... - Фроси захотелось заплакать.
- И не надо! - Гольдройз небрежно бросил сверток в ящик. Крышка сундука упала, Иона Янкелевич трудно поднял ящик и понес ее к двери.
36
Грунтенко подозвал Шмеля, запер дверь, сел сам, указал Никите на скамейку у стены и сказал:
- Я позвал тебя, потому что знаю: у тебя порядок в голове и можешь трезво оценить ситуацию.
Шмель на всякий случай непонимающе поморгал глазами и преданно уставился на Грунтенко.
- Слушаю вас, Владимир Антонович.
- Это я тебя слушаю, Никита. Как думаешь поступить?
Шмель снова поморгал глазами, размышляя. Недаром говорят: слово - не воробей, выпустишь - не поймаешь. Лучше молчать, пусть разговаривает начальство, на то оно и начальство, чтобы говорить и давать указания, а наше дело телячье - выполнять.
- Не понимаю вас, пан атаман, - сказал. - Что делать? Потому что мы - как все. Что прикажут господа атаманы, то и сделаем.
В отряде Грунтенко, как и Длугопольского, также величали атаманом, подчеркивая уважение к нему, а также учитывая реальное положение дел.
- Хорошо, Никита, - сказал Грунтенко, - разговор у нас должен быть откровенным, ибо нуждаюсь в помощнике, а на тебя можно положиться.
- Можно, - подтвердил Шмель и улыбнулся солнечно, - а вы за мной, пан атаман, будете как за каменной стеной.