- Неправильно рассуждаешь, Тимоша.
- Это почему же?
- Пока не победит мировая революция, буржуи на нас будут зубы точить. А им все надо знать: и о наших заводы, и о Красной Армии, шпионов к нам засылают, а кто их вылавливает?
- Нам придется, - согласился Осьмушка, - без нас, вероятно, не обойтись.
- Вот я и думаю, Тимоша, - доверительные нотки появились в голосе Мальцева, - если они наши тайны разведывают, то что мы, лысые? Мы также в курсе должны быть, то есть знать, что у них делается.
- К чему ты?
- Ну ты и дурак, а еще Пушкина читаешь! Своих людей среди буржуев должны иметь. За рубежом.
- Ни к чему, - возразил Осьмушка уверенно, - тамошние рабочие люди с нами всеми буржуазными тайнами поделятся.
- Не так все просто, Тимоша. Там свои капиталистические законы: он поделится, а буржуи его за цугундер - и в тюрьму... Не понял ты меня, товарищ Осьмушка: мы к Антанте чекистов должны запустить, то есть разведчиков.
- Вот ты о чем... - облегченно вздохнул Тимофей. Подумал немного и вынес приговор - Не получится.
- Почему же?
- Тем, что гимназии мы закончили, и такое дело доверишь, а мы с тобой, товарищ Мальцев, по - ихнему не говорим. Нас они за день разоблачат и, как ты говоришь, за цугундер - и в тюрьму... или сразу к стенке...
Мальцев хохотнул самоуверенно.
- И опять ты, Тимоша, ошибаешься. Мы с тобой - хуже гимназистов? Какой-то паршивого языка не научимся? Я вот уже знаю " Рю дю Бак, месье, соль ву пле?" Ты знаешь, что такое рю, Тимоша?
- Впервые слышу.
- Улица, товарищ Осьмушка, как наша Круглоуниверситетская.
- Ну, ты и даешь! - Восторженно сказал Осьмушка. - Это по какому?
- По -французски.
- И обо всем говорить можешь?
- Нет, Тимоша, - устыдился Мальцев, - я только начал изучать. Сто с лишним слов. Но выучу обязательно и буду говорить.
- Выучишь, - подтвердил Осьмушка с уважением. - Ты упрямый и всего добьешься.
- Самому трудновато, - признался Мальцев.
- А ты обратись к товарищу Горожанину, чтобы для работников ГПУ иностранные курсы открыли.
- Ты запишешься?
Осьмушка подумал немного и согласился:
- Я что, хуже всех? - Недоверчиво покосился на Мальцева и вдруг сказал: - Я тебе, товарищ Мальцев, одному признаюсь. Ты мне о французском признался, и я тебе... Стихи я пишу...
- Ты?.. Стихи?.. - Резко повернулся к нему Мальцев. - Как Демьян Бедный?
- Ну, может, хуже, Демьяна Бедного вся страна знает, а я для себя.
- Прочти.
- А не будешь смеяться?
- Слово чекиста!
Осьмушка пожевал зачем-то губами и прочитал приглушенно, но с пафосом:
Цвет облетал под копыта, колеса и пули.
Кони ржали, умирал комиссар на седле.
Кричало воронье, немели украинские кукушки.
Упал комиссар - и дрогнуло сердце земли.
- И ты сам это придумал?- Не поверил Мальцев.
- Плохо?
- Лучше Пушкина! - Вынес категорический приговор Мальцев.
- Не может быть лучше Пушкина. Его во всех учебниках печатают.
- И тебя будут печатать. В наших пролетарских учебниках.
- В пролетарских учебниках Шевченко нужно.
- И Шевченко, и тебя...
- Шевченко в человеческие души умел заглядывать.
- Вот бы и мне заглядывать!. - Мечтательно сказал Мальцев.
- Для чего?
- Как зачем? Идут по улице люди, а им в душе глядь - и все как на ладони: чистый - ступай, контрики - налево... А потом ударили бы по той контре из "максима", и нет у нас контры, совсем чисто...
- Так бы мог - из "максима"?..
- С нагана долго, - поморщился Мальцев. - Из пулемета же очередь, а они падают и лежат...
- Ну, знаешь, тут сердце надо иметь...
- Каменное, хочешь сказать? Не каменное у меня сердце, Осьмушка, а окаменевшее.
- Не все ли равно?
- Не одинаково. Надо, чтобы сердце классовой ненавистью пылал!
Вдруг Мальцев заметил, как Тимоша вытягивает шею, сам выглянул из-за куста и увидел на боковой аллее мужчину. Тот шел медленно, заложив руки за спину, в военной форме - "Галуны" горели красным огнем у него на груди.
- Свой... - едва слышно выдохнул Мальцев. - Наш красный командир...
- Тихо, - сердито прошептал Осьмушка - военные тайны только своим и известны.
Мальцев похлопал Тимофею по плечу. А этот командир подошел ближе и остановился на аллее. Заложил большой палец левой руки за широкий командирский пояс, в правой руке держал букетик цветов - стоял, озирался, и вид у него был растерянный, как забрел на кладбище и не знает, где могила, на которую должен возложить цветы...