- Где-то встретим, - неохотно ответил тот.
- Я почему, - пояснил отец Леонтий, - потому что хочу посоветовать: лучше у Жмеринки. Здесь села вокруг, народу больше, чтобы не помешали...
- Думать надо, отец! - Таракан оторвался от рыбы, которая действительно по вкусу ему. - В Жмеринке часть денег сдадут местным учреждениям, разве не понимаете?
- Точно, - согласился отец Леонтий. - Сдадут, и вам их не нюхать. Теперь хотел бы спросить вас, какой политической платформы придерживаетесь?
- У нас один платформа: бей красных, где только можно. И возьми все, что можно. Деньги и особенно ценности.
" Да, - подумал отец Леонтий, - типичные уголовники, недаром их так называют в совдеповских газетах ". Но то, что услышал дальше, заставило его немного изменить эту точку зрения.
- Мы за неограниченную частную собственность и свободную торговлю, - добавил Таракан.
Отец Леонтий насторожился: кажется, примерно такую же программу произнес генерал - хорунжий Юрий Тютюнник, перейдя осенью прошлого года границу и надеясь захватить Киев.
- Петлюровцы в вашем отряде?- Поинтересовался.
Таракан довольно прищурился.
- Кажется, вы меня и моих ребят принимаете за обычных бандитов?- Улыбнулся. - А в моем отряде воюют идейные бойцы. Кстати, одного из них вы знаете. Говорил, что знакомы еще по Киеву. Военный врач Грунтенко.
- Владимир Антонович! - Черты лица у отца Леонтия стали мягче. - Золотой человек, умница и замечательный хирург. Однако, помнится, он отступил с Петлюрой.
- И вернулся с Тютюнником, Юрий Иосифович хотел поручить ему департамент здравоохранения в своем будущем правительстве.
- И как ему удалось спастись?
- Котовский, окружив Тютюнника, направил главный удар на Базар, а Грунтенко находился в обозе хорунжего. Он со своим помощником Длугопольским и сотрудником разведотдела Центрального штаба Зубченко сначала скрывался в Карповцах под Полонное, где-то там и встретились с хорунжим Маслюком, осевшим в селе Троще. А Маслюк - мой человек, так мы и встретились с Грунтенком и Длугопольским. И скажу откровенно: не жалею.
- Выпьем за ваши успехи, - торжественно провозгласил отец Леонтий, - за вас, атаман, вы единственный в наших краях, кто еще держит флаг освободительной борьбы. Кстати, - спросил уже по-деловому, - к Высокой Печи не собираетесь наведаться?
- Почему нет? - Таракан выпил свою рюмку до дна. - В вашем гостеприимном доме...
- В моем доме вы всегда желанный гость, - перебил отец Леонтий. - Имею в виду другое: с отрядом?
- Осточертели, красные?
- Надо бы навести порядок... Кого-то к стенке, а кого-то и нагайками... - Отец Леонтий представил, как стоит у стенки председатель сельсовета - в одном белье, с изуродованным лицом, и сердце наполнилось радостью. Так и надо, чтобы знал, как агитировать против святой церкви, подводить прихожан не посещать ее.
- Это я вам сделаю, - пообещал Таракан. - И довольно скоро. Из благодарности за почтовый вагон.
- Это атаману раз плюнуть, - подал наконец голос Федор. - Только бы в селе не было красной засады. Сообщишь, что все спокойно, - налетят и поучат бедняков. Чтобы сидели тихо и не рыпались. На Киевщине, слышал, отряд Гаевого объявился - снова поднимается народ против большевиков!
- Гаевой?- Удивился священник. - Мне говорили, он погиб.
- Уцелел атаман Гаевой, - подтвердил Таракан. - Тяжело ранили его зимой, и отлежался, уж поезд под откос пустил между Фастовом и Казатином.
Отец Леонтий поднялся, торжественно осенил себя крестом.
- Бог все знает и все видит, - провозгласил. - Слава тебе, господи, благослови нас на священную борьбу с красными!
5.
Воробьи чирикали задорно и нагло прыгали у самых ног Николая Прокоповича.
- Кыш... - Помахал он лениво рукой, потому что воробьи вносили какую-то дисгармонию в его общения с природой: хотелось покоя и умиротворения, казалось, сидит не на удобной лавочке в Николаевском парке в самом центре Киева, а где-то на лесной поляне за Броварами, показалось ему даже запахло грибами и Медовый травами, и Николай Прокопович жадно втянул ноздрями воздух, пытаясь удостовериться в реальности этого ощущения.
Но мимо по аллее прошаркала, опираясь на палку, бабушка с крикливым мальчишкой, и Николай Прокопович подумал, что следовало бы запретить в этом парке напротив университета гулять с такими хулиганами, плаксивыми и шумными существами - запрещено тут выгуливать собак...
Мелькнула мысль: может, и некрасиво сравнивать детей с собаками, и никаких угрызений совести Николай Прокопович не почувствовал - разгладил пальцами аккуратно подстриженную профессорскую бородку и закрыл глаза, наслаждаясь солнцем и весенними ароматами. Однако почувствовал шумный ребенок вернул его к жизненным реалиям - вынул пенсне, протер стекла платком и повесил на нос. Говорят, пенсне и бородка делали его похожим на Чехова. Николая Прокоповича всегда раздражало такое сравнение - в конце концов, кто такой Чехов? Ну, известный писатель, но и его пьеса проваливалась в Александринци...