- Извините, я не хотел сравнивать вас с придворными балабончиками. Ведь вы привыкли к изобилию, служанкам, извозчикам и сытым обедам. А токарь Семен, живущий в подвале, работает не меньше вас, а недоедает.
- Уймись, Олежка, - надулась Мария Даниловна, - таких, как Николай, в Киеве можно по пальцам пересчитать, а простых рабочих... Ты выражаешься, как комиссар на митинге.
- Кстати, комиссары на митингах не провозглашают глупостей - иначе бы их не слушали.
- Кажется, полковник, сегодня вы встали с левой ноги, - поднялся Николай Прокопович, не скрывая, что этот разговор раздражает его.
Полковник хотел что-то сказать, но Мария Даниловна посмотрела на него умоляюще, и он только безнадежно махнул рукой.
2
Фрося возилась на огороде, изредка поглядывая на соседский дом. Усадьбы разделяла узкая полоска невысоких смородиновых кустов, и все, что происходило во дворе рядом, бросалось в глаза. Отец давно собирался поставить деревянный забор, но руки не доходили: ездил по окрестным селам, скупая у крестьян скот, и перепродавал Йони Гольдройзу - бывшему купцу первой гильдии, ныне владельцу ресторана в Бердичеве. Наконец сбылись Тимченко мечты: нэп открыл новые возможности, не такие, как прежде, но и Гольдройз имел до революции ресторан и магазин в Житомире, поговаривали, торговал даже с иностранцами, Берлином или Парижем, а теперь сидит в Бердичеве и доволен. Правда, говорил Ивану Ивановичу, что ведет переговоры об организации долевого какого-то акционерного общества в Киеве, приглашал в компанию и Тимченко, однако Иван Иванович пока воздержался - дай бог, чтобы чекисты, или гепеушники, как их называют теперь, хоть немного забыли о казачьем совете и его участие в ее деятельности...
И надо же так вляпаться: старый волк, седой и опытный, сам ездил по селам, вел разговоры, уговаривал, убеждал, составлял списки, искренне верил, что поднимутся весной и разрушат совдепы, выдал даже Фросю за петлюровского офицера, суетился, как мальчишка, а спрашивается, зачем? Где Казачий совет, сотники и полковники, не говоря уже о главном атамане Петлюре? Благодаря богу, сам убежал, других расстреляны или посажены в тюрьмы, а он - тьфу, тьфу! - Приобрел в Бердичеве каменный домик с садиком и огородом, и их общество с Гольдройзом крепнет и расширяется. Потому что каждый после разрухи и голода стремится красивой жизни - выпить и закусить в ресторане с зеркалами, хоть иногда, хотя бы раз в месяц, посидеть в зале за столиком, увидеть вежливого официанта, послушать музыку - словом, чувствовать если не господином, то хозяином. Где-то в Райотделе или какой-то другой советской конторе гнешь спину заведующим или комиссарам, а здесь, у Ионы Гольдройза, сам себе комиссар, и официанты склоняются перед тобой.
Иван Иванович вышел на крыльцо в самой нижней рубашке, подставил грудь теплому майскому солнцу, вытащил серебряные часы, щелкнул крышкой. Полчаса до встречи с Гольдройзом, где они определят, сколько жаркого нужно на следующую неделю, сколько следует закоптить, какие колбасы приготовить. А потом должны ехать по селам, десять бычков закуплено лишь в Семеновке, а вчера Ивану Ивановичу донесли, что туда приезжали какие-то мужчины с Хмельника, Конкуренты проклятые, так и портят крестьян, поднимают цены.
Тимченко гневно поиграл желваками: ну чего лезть в соседний уезд? Кстати, следует обсудить с Гольдройзом и эту проблему, пусть старый поедет в Хмельники, у него везде связи и знакомые, нужно достичь соглашения с тамошними нэпманами, распределить, кому куда подаваться; конечно, коммерция теперь свободная и вырвать кусок у конкурента сам бог велит, однако не так уж нагло, как это в Семеновке.
Иван Иванович почесал грудь и улыбнулся Фроси. Золото - не дочь, ни у кого нет такой красавицы, как его любимая дочь, к тому же умница, да еще и трудолюбивая. Никто ее не подгоняет, никто утром не будит, а она, только рассветет, уже на грядках или еще какую-то работу найдет, все у нее ухожено, зеленеет и радуется солнцу, вон розы под крыльцом уже выбросили бутоны, скоро зацветут, радуя глаза.
Фрося, увидев отца, бросила мотыгу и поднялась на крыльцо, подставив щеку для поцелуя.
- Я тебе яичницу нажарю с картошкой, - сказала, - и молока горячего дам, хватит?
Иван Иванович только кивнул ласково, и Фрося побежала в летнюю кухню. Нарезала сала - отец любил яичницу с салом, чтобы большими кусками и хорошо поджаренное, - разбила до полдесятка яиц, аппетит у него ничего себе, пусть ест, неизвестно, когда обедать, возможно, до вечера придется перебиваться кое-как.
Сало зашипело на горячей сковороде, Фрося мелко порезала картофель, помешала ножом, чтобы не подгорело и равномерно поджарилось, видела, как отец натягивает сапоги, неторопливо и степенно, и вдруг вспомнила ту ужасную ночь, когда бежали из Почуек. Перекрестилась мелко, украдкой от отца, благодаря богу за спасение - ведь бог на свете, кажется, только отцу и удалось спастись. Николая расстреляли, других трибунал приговорил к различным срокам заключения - их счастье, что в ту ночь была страшная метель и чекисты задержались в Насташке, добрались в Почуйки только утром, а верный человек от Борового примчался раньше - предупредил... Они с отцом покидали в сани самое нужное, запрягли пару сытых лошадей и, минуя Белую Церковь, отправились на запад. Здесь, в Бердичеве, жила сестра отца, она и нашла им этот каменный дом, отец ходил вокруг него и упорно торговался, хотя и говорил: продают почти за бесценок. Слава богу, председатель городского совета хорошо знал тетю Горпину и, не вдаваясь в суть дела, оформил покупку.