А кадеты - это партия, конечно, партия пострадала, но сумела сохранить центр в Париже, возобновляет свои организации в Совдепии, правда, под другими лозунгами, и кадетский привкус все же чувствуется во всем.
Это пустое, что Вакар рекламирует Центр борьбы как организацию межпартийную, - возьмут власть, здесь все и проявится, как на лакмусовой бумажке, никуда они не денутся от кадетской программы.
Но кто сказал, что она неприемлема?
Отличные идеи, дальновидные лозунги, и только ожесточенные социалисты и оторванные от жизни идеалисты отрицали их. Теперь спохватились, теперь кадеты даже для меньшевиков или левых эсеров свои, теперь поняли, что кадеты - мечта, сахар, мармелад или даже халва, ешь и облизываются...
Вакар говорил, что связи с кадетами ищет сам Петлюра, который прежде не терпел и духа кадетского.
Вспомнив о Вакаре и киевскую академическую группу Центра борьбы, которую ему поручили возглавить, Яковлев окончательно овладел собой. Действительно, разгорячился, как мальчишка, царский полковник стал ему поперек, девушку отбил, ну и черт с ним, с полковником, а также с девчонкой. Хорошая, правда, какая-то утонченная, не только актрисы, те, вероятно, эффектные, к тому же, во многом обучены, однако почти все одинаковые, и еще требуют плату - всем давай только главные роли, и все гениальные, хотя, наконец, кроме красивого лица, ничего не имеют.
И все же нужно сегодня же найти Лялю, решил. У Ляли, кроме личика, еще и другие прелести, и девушка хорошо понимала это. Для нее Алексей Яковлев не фигура, она улыбалась ему, когда писал пьесы, а теперь, вероятно, залезла в постель к какому-то главрежа или, вероятнее, чреватому нэпману. Но для Ляли надо сказать, что почти готова новая пьеса с главной ролью для нее. Ляля не сможет не оценить это, и по крайней мере несколько ночей найдет и для него.
Все, точка, только о Наталье. Не нужно и вспоминать. Вот только этот ненавистный и противный полковник...
Смутная мысль мелькнула у Яковлева. Но почему неясная? Не обязательно убивать этого типа, для чего рисковать ему или Единевскому? Ведь Яновского можно уничтожить совсем по -другому, наоборот, пусть живет, но как?..
Раздавить, растереть, да еще и плюнуть...
Яковлев удивился: как это очень простая мысль раньше не пришла ему в голову? Стоит только написать донос, обычное анонимное письмо, скажем, в профсоюз гаража, где работает Яновский. Мол, куда вы смотрите, родные пролетарии, ведь к вашим сплоченным, монолитным рядам пролез враг, золотопогонник, царский полковник. А для чего? Почему полковник натянул маску слесаря? Только для того, чтобы вредить. Так, вредить и не давать вам строить новое светлое социалистическое общество, мешать приближению мировой революции.
Яковлев повеселел: да, надо бить словом, потому что иногда слово бьет значительно сильнее и точнее, чем пуля.
14
Вовк обошел большую железнодорожную станцию Попельня и через густой дубовый лес въехал в село Жиловцы. Село начиналось сразу за лесом, и Петр, слезая с лошади, спокойно огляделся.
Третья хата от края, по песчаной лесной дороге. Под соломенной крышей, а на дворе, как и говорил Грунтенко, колодец с журавлем. Тихо, никого не видно, как будто село в этот вечерний час совсем вымерло.
Прапорщик слез с коня и подошел к дому. Калитка заскрипела, лошадь удовлетворенно покачала головой, почувствовав передышку, и только тогда Вовк увидел у крыльца женщину в белой кофточке. Остановилась, поднесла к глазам ладонь козырьком, начала разглядывать.
- Здесь живет Михаил Середа?- Спросил Вовк.
- Здесь.
- Я от отца Леонтия. С Высокой Печи.
- Сейчас позову, - ответила женщина, как показалось Петру, без особого интереса.
Вовк подвел коня почти до самого крыльца, снял фуражку и вытер пот со лба просто рукавом, подождал еще с минуту, и тогда на крыльцо вышел толстяк в нижней рубашке, с обвисшими длинными усами. Он взялся обеими руками за перила, перегнулся, рассматривая Вовка маленькими, живыми глазами, спросил:
- От отца Леонтия, говоришь? С Высокой Печи? А что поп велел передать?
- Чтобы приготовили воск для свечей.
- Заготовили, - кивнул мужчина, и лицо его расплылось в сладкой улыбке. - Оставь коня, я сам расседлаю, а ты заходи, вижу - устал...
Петр действительно устал, ехал почти целый день по жаре, хотелось пить, а еще больше - прилечь прямо на траве в тени под овином.
Толстяк быстро, несмотря на свое телосложение, сбежал с крыльца, взял у Петра коня.
- Иди, - улыбнулся еще раз, - там Верка холодного хлебного кваса принесла из погреба, вижу, губы у тебя запеклись...