Константин Прокофьевич воскликнул удовлетворенно:
- Вот видишь, тебе дорого, а я все же получаю по нынешним меркам не так уж и мало. Обычная работница или какая-то Гапка с Мотовиловки также с большим удовольствием одела бы такую рубашку, чем из простой бязи. Но, к сожалению, товарищи красные обещают равенство лишь в отдаленном светлом будущем...
- Пусть будет как можно позже, - заявила Надя решительно. - Не сегодня, так завтра ты приобретешь мне рубашку у Подгорного, и мне будет приятно, что я хоть чем-то отличаюсь от Гапки с Мотовиловки.
- Ты отличаешься не чем-то, - заявил Константин Прокофьевич, - а всем: и красота, и поведение, и разум...
Василенко - старший мысленно возразил это слишком оптимистичное утверждение. Красота - так, поведение немного бы, а вот умом и не пахнет. Но кто сказал, что для красивой женщины это недостаток? А может, наоборот, большое преимущество, ведь не разговаривать с такой красавицей в постели о частной собственности и экономических проблемах социализма.
Константин Прокопович без приглашения потянулся к бутылке, вопросительно посмотрел на брата, тот покачал головой, и Василенко -младший вылил в свою и Толпыгину рюмки остатки водки.
- Надеюсь, Борис Николаевич, я не наговорил здесь больших глупостей?- Спросил, точно зная, что все сказанное им справедливо. И если Толпыге удастся в доступной форме изложить его мысли, получится замечательная статья. Она произведет впечатление и на редколлегию "Нови", и на широкие круги российской общественности. Жаль только, что будет стоять под ней не его подпись...
Борис Николаевич подержал рюмку на ладони, потом почему-то посмотрел сквозь нее на свет, выпил медленно, смакуя каждый глоток, растянулся на спине прямо на песке, подложив под затылок ладони, и засмеялся счастливо.
- Я вижу уже прекрасную статью, аргументированную и написанную кровью сердца, - заверил. - Ваши идеи и моя обработка. Но как вы переправите ее в Париж? И как этот журнал попадет к нам?
- Это уже наша забота, - махнул рукой Василенко - младший. - Наша "Катя", так мы подписываем депеши за границу, скоро выпорхнет в Париже и будет гулять по Елисейским полям. Первые сотни экземпляров "Нови" должны получить в следующем месяце. Сокровенным каналом связи. Наша задача - Киевского областного Центра действия - распространить журнал, а это даст нам тысячи и тысячи новых единомышленников.
- Ну, тысячи - вы загнули... - не поверил Толпыго. - Пусть хоть сотни...- Я согласен и на сотни, - не исключил Константин Прокофьевич, - потому что после получения каждого номера наше влияние будет усиливаться в геометрической прогрессии. Однако уже следует думать над второй статье. Что-то о первых итогах нашей борьбы...
- Опомнитесь! - Воскликнул Толпыго. - Я еще не написал первой!
- Два дня, - твердо заявил Константин Прокофьевич, - через два дня статья должна быть готова.
- Не обещаю. Тема, сами понимаете, сложная и требует определенного осмысления.
- Через три дня курьер выезжает за границу, он не может ждать. Не поспишь ночь...
- Я и так сплю редко. Приходится крутиться, чтобы заработать на жизнь...
- Гонорара пока не будет, - понял намек Константин Прокопович. - Только безымянная слава. Гонорар получите потом, когда утвердимся. С большим процентам.
- Я бы согласился сейчас и без процентов.
- Центр борьбы пока ограничен в средствах, но я поговорю с Чебаковым... - Константин Прокофьевич запнулся, поняв, что выдал тайну: фамилия Чебакова было известно только участникам совещания на Тарасовской, но слово вылетело, и Василенко - младший мысленно обругал себя: именно из-за таких " заговорщиков " жандармы когда-то пересадили половину их партии, а подписывал ордера на аресты именно Чебаков - прошло всего каких-то несчастных пять лет, а земля действительно стала дыбом... - Я проведу переговоры с одним мужчиной, - поправился, - вы заслужите премию, если статья вовремя попадет к курьеру.
- Попробую справиться, - повеселел Толпыго.
- Вот и хорошо. - Константин Прокофьевич встал и потянулся - водка слегка туманила голову, на противоположном днепровском берегу виднелись купола Никольской церкви, из-за Цепного моста выглядывала златоглавая Лавра, в ивняке посвистывали какие-то птицы, кажется, дрозды, - и жизнь показалась слепой удивительной и прекрасной. И надо же, одно - одинешенькое облако на голубом бездождевом небе: большевики...
А могло бы их и не быть. Ходили слухи, что уже после Октябрьской революции Савинков имел разговор с Плехановым и склонял его к общему антибольшевистскому блоку с жесткой политикой, под которой понимал обычный террор, то есть расстрелы всех, кто шел за большевиками. А за большевиками пошли пролетарии. И Плеханов, умник, светлая голова, настоящий марксист, единственный, кто мог возразить Ленину и кого Ленин мог ослушаться, не подал руки Савинкову. Мол, я всю жизнь отдал освобождению пролетариата и никогда не соглашусь, чтобы в него стреляли.