Никита протер глаза, улыбнулся Тимченко и спросил:
- Есть что-то новое?
- А у вас
- Ждем ваших сообщений, сударь.
- Новостей нет.
- Нет, так нет, - не очень опечалился Никита. - Атаман хочет на Уланов нагрянуть, так просил обстановку разведать. До субботы.
- Попробую. - Иван Иванович сел на кушетку рядом со Шмелем и спросил: - Хочешь, Никита, заработать?
- Кто от денег отказывается? Разве дурак...
- Ты не дурак, Никита, но задумал я дело... Хорошее дело, и атаман будет весьма польщен. Да и вообще для всего нашего движения...
- Для борьбы мы всегда готовы... Но вы что-то говорили о деньгах...- Золотом пахнет, Никита.
- Чего же тянете, сударь?
- Надо одного прикончить, красного большевика и вашего первого врага.
- Комиссара?
- Командира красного кавполка.
Глаза Никиты уставились.
- Однако, говорят, он ваш зять. Поэтому и предупреждаете нас...
- Вот и плохо, Никита, что говорят... Сегодня один сболтнет, завтра еще кто-то: вот и узнают, откуда рога растут, а нам это совсем ни к чему, наоборот, надо прятать концы в воду.
- Я разве возражаю: нужно, так и надо...
- Слышал я, твердую руку имеешь, вот и подумал: этого красного командира только ты и можешь положить.
- Смогу, - согласился Шмель, - но как к нему подступиться?
- Помогу.
- Тогда и разговоров нет.
- Мы с тобой, Никита, засаду устроим. Я с тем командиром живу, когда он из дома выйдет, и будешь стрелять.
Шмель подумал и возразил:
- Нет, сударь, мне еще своя голова дорога. Услышат выстрел, поднимут тревогу, а как я из города выберусь? То сейчас на телеге, потихоньку в ближайшее хутора, а там уже верхом, там уже попробуй догнать!.. Когда же в городе тревога, перекроют все выезды - не убежишь.
- А ты лучше подумай, Никита, - для чего сразу бежать? Гольдройз тебя у своих евреев спрячет, день - два пересидишь, пока все успокоится, пока похоронят товариша червоного полковника, и пеняй к атаману...
- Но говорили: золото... Вероятно, достал вам зятек, уважаемый?- Хохотнул неприятно. - Сколько же заплатите? Потому,что конечно, опасно, головой рисковать.
- Хорошо заплачу: десять золотых червонцев.
- Десять червонцев?.. За комполка?..
- А даром не хочешь? Если атаман прикажет!
- Атаман у нас не очень - то и дурак, сударь, и верными людьми не разбрасывается.
- Хорошо, Никита, будет тебе двадцать червонцев.
- Вот это разговор, сударь. Я бы, честно, и меньше взял, если бы вы того командира из города вытащили. Если бы знал, где именно будет, можно засаду устроить и пулеметной очередью пришить. Потому я к пулемету привык.- Ну и дурак ты, Никита. Красные что, пулеметов не имеют? Или догонят и саблями порубят. А здесь тихо пукнул из нагана - и все...
- Тихонько не пукнуть, тихонечко только в лужу бздануть можно. А еще люди глаза имеют, услышат, увидят, а мне улицам отходить надо, у вас не спрячешься.
- У меня никак нельзя, Никита: все равно, что самому голову под топор подставить.
- А я подставляю?
- Так за двадцать червонцев, Никита!
- И когда же это устроим, сударь?
- Ты в Трощи сегодня?
- Атаман ждет.
- Передашь атаману: Иван Иванович просил тебя отпустить на понедельник. Только не говори, о чем мы с тобой договорились. Боюсь, атаман отрицать будет, ему мое родство с тем красным командиром выгодно.
- Еще как! - Кивнул Шмель. - Но и мне двадцать червонцев не помешают.
- Поэтому не медли, Никита, в понедельник жду тебя. Ночью уезжай, чтобы на рассвете увиделись. Или вечером приезжай. Я тебе все покажу, где того красного полковника ждать и куда бежать. Чтобы все чисто кончилось, и никто на меня не подумал. Бандитская пуля преждевременно оборвала жизнь красного героя! - Добавил с пафосом, будто цитатой газеты.
22
Яновский переступил порог дома на Елизаветинской с чувством тревоги: в конце концов, кому приятно, когда тебя вызывают в ВГПУ? Правда, в гараж утром пришел совсем не похожий на чекиста молодой человек в модной голубой рубашке и сообщил Олегу Даниловичу, что его хочет видеть сам товарищ Горожанин - он ждет его в двенадцать часов, если, конечно, товарищ Яновский может освободиться в это время.
Олег Данилович не возражал. Товарищ в голубой рубашке пожал ему на прощание руку, что свидетельствовало если не об уважении, то по крайней мере о благосклонном отношении. То есть, все должно убедить Яновского, вызывают его вовсе не для того, чтобы наказать, однако чувство подсознательной тревоги не покидало его всю первую половину дня и не исчезло теперь, когда часовой, проверив документы, вежливо козырнул и указал на лестницу на второй этаж.