— Командир, а командир.
— Чего?
— Ты говорил, что в больших войнах сражаются не сильнейшие, а тебя Соблезуб перебил, — криво усмехнулась она. — Мне интересно, что ты имел в виду?
Я улыбнулся, качая головой. Выводят на откровения и лезут в душу, чего терпеть не могу. Перед глазами невольно всплыли воспоминания из прошлой жизни на Триаде.
— В самых больших сражениях, где сходятся сотни тысяч, а иной раз и миллионы солдат, если силы обеих сторон равны, всегда наступает момент, когда ранги, титулы и регалии отходят на второй план, — мой голос звучал спокойно, но в душе царила печаль. — Когда треск и грохот боевой магии полубогов меняет и плавит саму реальность, холмы и равнины обращаются раскалённой лавой, в воздухе стоит смрад сотен тысяч трупов, а потоки ауры заражены эманациями боли и страха умерших, яростью схватившихся магов, ненавистью и боги ещё ведает чем…
— Вы так рассказываете, будто побывали в таких, командир, — прервал Леонид, осторожно посмотрев на меня.
— Ты можешь помолчать, когда командир рассказывает? — Настасья выругалась. — Что ты со своими вопросами лезешь?
— Ладно, понял, простите, — отошёл он.
— Ну, Кость, продолжай.
Я скривил губы, задрав голову к небу. Перед глазами всё ещё проносились картины. Страшные и животрепещущие картины. Ребята переглянулись между собой, не понимая.
Собравшись, я добавил:
— В общем, после всего этого буйства старшие выдыхаются. И именно в такие моменты битва вступает в решающую фазу, когда приходит время тех самых простых пехотинцев. Когда мечи, копья, ножи, когти, зубы… Да что угодно идет в ход, — покачал я головой, унимая дрожь по телу. — Представьте, каково побывать в таком бою — когда ты, истощив все силы, идёшь в бой во главе собравшейся вокруг тебя тысячи солдат. Когда всё решается на расстояние пистолетного выстрела, а ничего сложнее слабенького усиления тела уже не создать. Твоя жизнь может оборваться так же легко, как и жизнь любого другого смертного. Это куда страшнее, чем просто размениваться высшей боевой магией с удобной позиции.
Ребята посмотрели на меня серьёзно.
— Вы плачете? — Прасковья посмотрела на меня так, словно пыталась что-то увидеть в глазах.
— Я не закончил, — буркнул я.
— Всё, не мешаю.
— В таких битвах обычно всё решают две вещи, друзья мои, опыт воинов и их мотивация. За что они бьются, верят ли они в ту идею, что привела их на поле боя, считают ли те цели стоящими того, что бы идти за них до конца… — вздохнул я. — Защита цивилизации, родных земель, или месть врагу, что терзал твои земли. Если силы равны, важны лишь эти два момента — выучка и решимость убивать и умирать. И с одной стороны меня радует тот факт, что я сейчас с людьми, которые готовы жизнь положить ради своего рода.
— А с другой? — негромко уточнила Настасья спустя минуту тишины.
— С другой, меня печалит, что это обычно заканчивается океанами крови.
Я снова выждал паузу. В лицах ребят возникло волнение.
— Но. Не волнуйтесь вы так. Я уверен, что в череде кошмаров, через которые нам предстоит пройти, моих сил и знаний окажется достаточно, чтобы мы выжили.
Ребята всё ещё напряжённо молчали.
— До мурашек, командор, — признался Мышев. — Вы точно семнадцатилетний подросток?
А этот вопрос я оставил без ответа. Тем более солнце зашло за горизонт, а вокруг резко начало темнеть. Мы к этому времени дошли до разрушенного поселения. Устроили привал в хижине и, после того как нанесли печати скрытия, отправились на покой.
Моржов остался дежурить.
Глава 17
Неподалёку от Московии
Сергей Болконский стоял перед гнусным преступником, принявшим участие в террористическом акте арены Громовых — перед человеком, представляющимся по фамилии Норкин. Парни хорошенько его отделали перед тем, как бросили в заброшенный склад.
К слову, на бумаге этот человек был мёртв.
— Нравишься ты мне, господин Норкин, — соврал Болконский, выпустив струю едкого дыма изо рта и осторожно взяв со стола черный револьвер. Резким рывком он открыл барабан и краем глаза проверил количество патронов. — Давай сыграем в игру?
Норкина вывезли на окраину города, чтобы не было слышно криков боли. Всё же самосуд — довольно опасное дело. Но… мерзость. Как такого ублюдка не допросить?
— Если это даст мне шанс скрыться, я готов, — гнусаво вымолвил мужчина со сломанным носом. — Пожить хочется.
— Тут восемь патронов, господин Норкин, — сысковик продемонстрировал открытый барабан револьвера. — Я буду убирать по одному после каждого твоего правильного ответа на мой вопрос, либо же прострелю к чертовой матери твой ублюдский череп. Один ответ — один шанс выжить.
Почему Норкин не мог воспользоваться ментальной атакой и вынудить старика прострелить себе голову? Всё благодаря защитным печатям Шагайна. Не зря же канцелярия положила на защиту арены больше сорока жандармов! Услуга за услугу, как говорится.
Мужчина обхватил пальцами один из восьми лежащих в барабане патронов, покосил глаза на Норкина.
— Согласен?
— Да, — сплюнул кровью контрабандист, пристально следя за патроном. — Давай сыграем.
— Начнём с арены, — Болконский потушил сигарету о стол и выбросил бычок. — Я слышал, на арене было до двадцати Вольных. Сколько из них выжили?
— Шесть человек, — Норкин продолжал наблюдать за барабаном револьвера. — Их было шесть.
— Сколько⁈ — поморщился Болконский от удивления. — Какой средний ранг у выживших? Я знаю, что в Центре своё ранжирование. Вы делите значимость людей по кругам. Нулевой круг, первый и так далее.
— Двое из пятого круга. Четверо из шестого, — дыхание мужчины оставалось ровным.
— А ты у нас в третьем кругу.
— Так точно.
Начальник тайной канцелярии степенно кивнул, шагнул к небольшому столику и взял черную папку с документами.
— Я подготовил пару документов, в которых прописано, что ты признаёшься в совершении террористического акта, — он протянул Нокрину папку. — В первом протокол допроса. Второй содержит чистосердечное признание в ментальном воздействии на графа Подольского. На даты не смотри, всё оформляем задним числом. На данный момент ты считаешься мёртвым.
Норкин с презрением посмотрел на бумаги, но расписался там, где указал Болконский. Вольный вернул ручку, застыв в ожидании.
— Это верное решение, — Сергей убрал папку.
— Я ответил на три ваших вопроса, — протянул Норкин. — Выполните обещанное.
— Ты сейчас торгуешься? — приподнял начальник бровь. — Ты когда выходы с арены приказал запереть, тоже торговался с желающими выбежать?
— Мы получили приказ сверху.
— Ах сверху, — покачал головой Болконский. — Ну, тогда начнем сначала… расскажи-ка мне про верхушку вашего Центра… и в подробностях, если тебе, конечно, будет угодно.
— Главное условие попадания в организацию заключается в том, что никто не должен знать о человеке, который организацией управляет, — пояснил Норкин. — Но у меня есть предположения. Возможно, ложные. Ходит молва, что Нулевой обладает запретными способностями в некромантии. Вполне возможно, что он поддерживает жизнь в человеке, который издавна считается мёртвым.
Болконский задумчиво нахмурился.
— Члены Нулевого круга вам тоже свои лица не показывают?
— Нет, — ответил Вольный. — Более того, я знаю в лица только тех людей, которые состоят в моём кругу, либо кругом ниже. Даже лиц Вольных второго круга не знаю.
Похоже на правду. С конспирацией у этих тварей всё очень недурно обстоит.
— Нарисуешь фотопортрет каждого, а ещё имена.
— Вряд ли это поможет…
Не успел Норкин договорить, как рукоять револьвера прошлась по его виску. Мужчину тряхнуло, по лицу потекла кровь. Болконский кивнул жандарму, и тот вручил связанному бумаги и карандаш. Около двух часов Вольный вырисовывал лица, а когда закончил, Сергей вернулся к допросу.