– Оставьте это. Поздновато что-то изображать пристойность, – резко бросил он. – Эти сплетни послужат закуской на любой пирушке все последующие двенадцать месяцев. Если кто нас увидел, то завтра к полудню разнесется по всему Лондону, что, дескать, герцог Эйнсвуд имеет склонность к мальчикам.
– Сами оставьте. Поздновато что-то беспокоиться о скандале, – холодно ответствовала она. – Вы питали сплетнями бесконечное число пирушек многие годы. И вот сегодня ночью вдруг решили проявить чувствительность к общественному мнению.
И она стрельнула в него взглядом, словно швырнула горсть острых синих льдинок.
Ему не требовалось больше света, чтобы узнать эту синеву льда, или термометр, чтобы измерить степень холода.
– Нечего бросать на меня свои убийственные взгляды, – вскипел Вир. – Вы первая начали.
– Что-то я не слышала, чтобы вы кричали «Помогите», – презрительно напомнила драконша. – И не заметила, чтобы вы оказали хоть малейшее сопротивление. Или я должна поверить, что эти два тумака, которыми вы наградили того извращенца, ослабили вас настолько, что вы не смогли отразить мой штурм?
Он даже и не думал сопротивляться. Если бы не начала она, он сам бы начал, что было бы глупо, он просто растревожил бы себя по пустякам. Даже если он унизительно возбужден из-за этой бешеной высокомерной особы, то вряд ли мог утолить свою похоть посреди оживленной улицы. И нигде бы вообще не мог получить удовлетворение. Поскольку она ведь неопытный новичок.
И не особенно-то из-за нее он и возбудился, приговаривал он про себя. Все дело в обстоятельствах. Опасность-то еще как может разбудить страсть.
Еще бы его, уж как водится, не возбудили те минуты пребывания под кроватью. Он мучился от страха, пока слушал тошнотворного извращенца, и представлял все ужасы, которые могли приключиться: нож в спине Вира, дубиной по голове, и, наконец, пришедшую за ним Смерть, и в то же время Вир не мог позволить себе умереть, потому что некому будет защитить ее от мерзавца и его извращенной товарки, а уж они сотворят с его напарницей по преступлению что-нибудь страшное и гнусное. И Вир молился пылко и отчаянно: «Только позволь мне пережить это, чтоб вывести ее отсюда – только в этот раз, и я исправлюсь, обещаю».
В мозгу его мелькнул вдруг собственный образ: он держит детскую ручонку и молча умоляет, пытаясь заключить сделку со Всевышними силами. Он поспешно заретушировал эту картину и отмел в сторону боль, стеснившую грудь.
– Я не хочу вас, – произнес он.
– Лжец, – парировала она.
– Вы столь самоуверенны, – заявил Эйнсвуд, отворачиваясь. – Вы, Мисс «Девственница-Весталка» Гренвилл, воображаете, что знаете все. Вы даже не имели понятия, как целоваться, пока я вам не показал.
– Что-то не припомню, чтобы подавала прошение о том уроке, – напомнила она.
– И поэтому решили, что вы неотразимы.
– Для вас, да. Мне хотелось бы знать, к какому еще выводу мне стоит прийти, исходя из вашего поведения. И еще меня интересует, что это вы так суетитесь по этому поводу.
– Я не суечусь и желаю, чтобы вы прекратили использовать этот покровительственный тон.
– А я желаю, чтобы вы прекратили лгать, – возразила она. – Вы делаете это из рук вон плохо. И не вижу, почему бы вам не признать, что я вас привлекаю, и это вас унижает – потому что злю вас, и потому что я невежественная девственница, и какие там еще «потому что» затрагивают вашу мужскую гордость. Без сомнения, вам и в голову не приходило, что унижает именно меня. То, что я сочла вас привлекательным, не является комплиментом моему вкусу и суждению. Судьба сыграла со мной кое-какое число неприятных трюков, но этот побил их всех.
Вир обернулся и взглянул на нее.
Она сидела неестественно выпрямившись, уставившись прямо перед собой, руки судорожно сцеплены на коленях.
– Будьте вы прокляты, Гренвилл, – выругался он, сжав на своих коленях руки в кулаки. – Нет необходимости так подкусывать, вытаскивая все это на свет, будто я задел ваши чувства.
– Будто вы смогли бы, – презрительно фыркнула она. – Будто бы я вам позволила.
– Тогда что? – требовательно спросил Эйнсвуд. – Что бы вы хотели от меня? Каких действий? Затащить вас в постель? Вы дожили до таких лет…
– До двадцати восьми, – уточнила драконша, выставив упрямый подбородок. – Я не старая карга.
– Вы умудрились сберечь свою добродетель за все эти годы, – продолжил он, повысив голос. – И вы не возложите на меня такую ответственность. Не заставите поверить, что я сокрушил ваши моральные принципы.
– Мне наплевать, во что вы верите.
– Вы знаете, кем я был, когда встретил вас! Даже ваша шлюха-подружка предостерегала вас насчет меня! Она вам даже советовала уехать из Лондона, разве не так?
– Лондон – огромный город. Не было никаких причин тому, что наши пути пересекались снова и снова. – Она бросила на него косой взгляд. – Не было повода вам внезапно появляться в «Голубой Сове», которую во всем мире знают, как место паломничества журналисткой братии. Не существовало никаких причин заскакивать в «Джерримерз» или преследовать меня до дома Хелены, или гулять прошлой ночью в Ковент-Гарден, единственной ночью, когда я там оказалась одна. Или я должна верить, что это все стечение обстоятельств, и никто не шпионит для вас, докладывая обо мне? Скажете, что это не так, что это все мое тщеславие воображает ваше столь сильное беспокойство по моему поводу? – Уголок ее рта чуток приподнялся. – Тогда поясните мне другое: почему не вы, Эйнсвуд, поскольку этот номер не пройдет.
– Чума вас забери, Гренвилл, я не совершил бы этого, я же знал, что вы окаянная чертова девственница!
Она ответила не сразу, и вырвавшиеся у него проклятия, казалось, повисли в наполненном напряжением воздухе между ними.
Затем он похолодел, воистину, когда до него дошел смысл, и он понял, что натворил. Он был лжецом, как она и говорила, он лгал себе все эти недели. Жалкое глупое вранье. Она была прекрасным чудовищем, и он желал ее, и боялся представить, как сильно он ее хотел. Редко он хотел что-то столь же неистово, и уж никогда это не касалось женщин. В женщинах он находил лишь одну пользу, и ни одна из особ не стоила хлопот, когда их такое великое множество, и если не подойдет одна, то найдется с таким же успехом другая.
В нем теплилось ужасное подозрение, что на сей раз так не выйдет. Если дело не выгорело, почему бы ему не найти кого-нибудь еще? Или в Лондоне вдруг перевелись все шлюхи, а?
До Сохо-сквер было рукой подать, явно недостаточно, чтобы успеть решить, как поступить. Вид за окном подсказал ему, что они уже достигли Чарльз-стрит.
– Кажется, вы во власти одного из своих очередных приступов благородства, – произнесло прекрасное чудовище.
– Нет во мне никакого благородства, – угрюмо возразил Эйнсвуд. – Не приписывайте мне того, чего нет и в помине. Я ошибся, вот и все, что неудивительно, со мной частенько такое случается. Не я ли принял жену Дейна за шлюху? Будь рядом с вами кто-то, как рядом с ней, чтобы вколотить мне истину по первое число, и ничего этого не случилось бы. Прошлым вечером я был готов отступиться, как только понял свою ошибку. И ведь именно вы позвали меня обратно и попросили о помощи. Если бы вы тогда держались от меня подальше, я бы сам не распускал руки. Но вы же не можете ожидать…
Он прервал речь, красноречиво проследовав взглядом вниз по длинным ногам, заключенным в грешно облегающие их штаны. Затем взгляд скользнул снова вверх, очертив совершенные линии бедер и талии (сию талию легко бы обхватили его большие ладони) и восхитительные выпуклости ее груди, вызывающие в нем страстную вспышку похоти, рвущую на клочки гордость и накопленный за всю жизнь цинизм.
И тогда, когда его взгляд добрался до ее прекрасного надменного лица, он начал понимать, хотел он того или нет, что именно не давало покоя его сердцу.
– Понимаю, – откликнулась дракониха. – Выходит, я вас разочаровала. Вы могли бы отмести в сторону личную неприязнь, будь я опытной женщиной. Но необходимость выносить мою одиозную личность, и при этом еще играть в наставника – слишком много от вас требует. – Она посмотрела в окно. – Это не ваш долг, как вы сказали. Просто потому что вы что-то начали, непредумышленно, вы не обязаны это заканчивать. Просто потому что вы посвятили меня в пропущенную часть моего образования, мне не стоит рассчитывать на то, что вы завершите мое обучение. Сей предмет вряд ли тайна за семью печатями, известная лишь избранным. Так что я смогу найти кого-нибудь еще, кто с тем же успехом продолжит уроки.