Прежде чем Берти смог переварить полностью эти открытия, шумный квартет гуськом двинулся в спальню Дейна, и дверь за ними захлопнулась.
Берти уж было собрался удалиться в свою комнату и поразмышлять над подслушанным, как уловил краем глаза мелькнувшее нечто белое в углу коридора у верхушки лестницы.
И мгновением позже из-за угла появилось обрамленное белыми рюшами личико некой фемины в очках. И его поманила белая ручка, столь же утопающая в оборках.
После секундного внутреннего колебания Берти отправился туда, куда его призывали.
– Что случилось? – осведомилась мисс Прайс – это конечно же была она в сбивающем с толку ворохе белых рюшечек. Немыслимая пена кружевного ночного чепца покрывала ее темные кудряшки. Рюши болтались вокруг шеи и спускались ниже, развеваясь по краям рукавов и по подолу халата, который как облаком полностью скрывал ее, оставляя на милость воображения совершенно все, кроме личика и пальчиков.
– Я не совсем уверен, – произнес Берти, жмурясь от сего ослепительного видения. – Я только слышал последнее. Однако, похоже, мы были на правильном пути, но шли не в том направлении. Это был не парень кавалер, а отец Дейна. Только Дейн назвали ее «кузина», тут меня и осенило. Я понял, что они были его сестрой – хочу сказать…
Лицо его зарделось, а рука потянулась ослабить шейный платок. Тут он обнаружил, что такового не имеется, и от этого открытия покраснел еще больше.
– Хочу сказать, единокровной сестрой, только без благословения священника, если вы понимаете, что я имею в виду.
Мисс Прайс пристально смотрела на него по его подсчету секунд двадцать.
– Не роялист, – растягивая слова, произнесла она. – Который был графом Блэкмуром, вы имеете в виду. Взамен его – отец лорда Дейна. Так ведь?
– С виду она похожа на него, – добавил Берти.
– Мисс Грен… герцогиня Эйнсвуд, я имею в виду, имеет сходство с предыдущим маркизом.
– И Дейн сказали «кузина». Вот и все. Потом они вошли в его комнату.
Берти показал жестом, куда.
– Все они. Как это понимать? Если Дейн узнали ее, то почему до сих пор молчали? Или это была шутка, как вы думаете, которой я еще не понимаю, поскольку ежели они не хотели знать ее, они бы не сказали «кузина», ведь так?
Острый взгляд ее карих глаз рассеянно проследовал в сторону двери спальни Дейна.
– Шутка. Ну, это бы объяснило. Я различила сходство – этот поразительный пристальный взгляд – но подумала, что воображение сыграло со мной шутку. – Ее внимание вновь вернулось к Берти. – Какой немыслимо волнующий день. И какое великолепное его завершение, вы не находите? Что мисс Гренвилл – то есть надо говорить «ее светлость» – оказалась родственницей хорошего друга герцога.
– Лучшего друга, – поправил Берти. – Вот почему я так был удивлен, когда Дейн заявили, что я буду шафером, а не он, и сказали Эйнсвуду, дескать, мы тянули жребий, когда мы ничего подобного не делали. Это были Дейн, которые решили, что поведут сами невесту, а никто с ними обычно не спорит – кроме Эйнсвуда, но их не было там в тот момент.
За очками огромные глазищи мисс Прайс ужасно засияли.
– Я думала, у нее никого нет, и она одна-одинешенька в мире, но ведь это нет так? Ее родственник стал посаженным отцом. – Она несколько раз моргнула и сглотнула комок. – Я рада, не знаю как. Я, должно быть, сейчас пролью море слез. Это так… трогательно. Такой широкий жест – повести ее к алтарю. И знаете, она этого заслуживает. Она самая добрая, с-самая великодушная… – Ее голос надломился.
– Ох, да что вы, – таращился на нее в тревоге Берти.
Она извлекла платок откуда-то из обширных складок своего одеяния и поспешно вытерла слезы.
– Прошу вашего прощения, – дрожащим голоском извинилась она. – Просто я так за нее счастлива. И… испытываю облегчение.
Берти тоже испытывал облегчение – что она прекратила лить слезы.
– Ну, да, как вы говорите, то был волнующий день, и, полагаю, вам можно бы немного отдохнуть. Не говоря уж о том, что тут сквозняк. И даже если вам не грозит простуда, то не след вам бродить в не упомянем что в такой час. Большая часть парней в подпитии в самой что ни на есть не малейшей мере, не говоря уж о том, какие идеи им могут взбрести в голову.
Она какое-то мгновение таращилась на него, затем уголки губ у нее поползли вверх, ее ротик открылся, и раздался тихий смех.
– О, вы такой забавный, сэр Бертрам. Идеи в их голове. Да этим подвыпившим джентльменам грозит упасть в обморок от истощения, вздумай они найти меня во всех этих ярдах и ярдах… не упомянем что, – закончила она, еще раз издав смешок.
Берти в подпитии не был, и не сомневался, что смог бы ее легко отыскать, учитывая, в пределах какой досягаемости она стояла. В данный момент глаза ее лучились смехом, словно он был самый остроумный парень на свете, щечки зарумянились, и он думал, что как раз она самая хорошенькая девушка на свете. Тогда, осознав, что он тот, кому в голову полезли всякие идеи, он приказал себе повесить на них замок.
Только двинулся он наяву не в том направлении, и как-то так вышло, что вся эта белая гора пенных кружев оказалась в его объятиях, и нежные губы коснулись его рта, и вокруг головы вдруг заплясали цветные огоньки.
В то же самое время Лидия испытывала непреодолимое искушение выбить у кузена искры из глаз. Он привел ее в сильное замешательство.
– Дейн может неделями читать лекцию на тему о своей семье, – говорила леди Дейн. Наполнив бокалы шампанским, они с Лидией уселись в креслах у камина.
– Он притворяется, что находит эту темой весьма скучной и вечно шутит по ее поводу, но это его любимый конек.
– Да мне никак нельзя избавиться от нее, – заявил Дейн. – У нас вереницы и вереницы книг, ящиков с документами. Баллистеры никогда бы не осмелились выбросить что-нибудь имеющее хоть маломальское историческое значение. Даже мой папаша не смог заставить себя совершенно искоренить существование вашей мамы из записей. Однако мы с Джесс не удосужились бы в них заглянуть, не разбуди наше любопытство Селлоуби. Он выделил вас в толпе на свадьбе и приметил сходство с моим отцом и его предками. Хотя Селлоуби написал нам уже после того, как ваша схватка с Эйнсвудом на Винегар-Ярде породила вокруг слухи. Все, что он услышал вкупе с то и дело мелькавшей Гренвилл из «Аргуса», склонило его заподозрить связь с Барристерами.
– Если бы вы только знали, какие усилия я предпринимала, чтобы избегать Селлоуби, – призналась Лидия. – И все напрасно. Клянусь, в нем, должно быть, есть доля ищейки.
– Боже, Гренвилл, так вот почему ты взбиралась на второй этаж жилища Хелены вместо того, чтобы войти через дверь, как все нормальные люди? – с легким скептицизмом произнес Эйнсвуд. – Ты рисковала своей шеей, чтобы всего лишь избежать Селлоуби?
– Я не хотела ворошить прошлое, – оправдывалась Лидия.
Выражение острой озабоченности на их лицах подсказало ей, что они ждут более подробных объяснений, но она не могла вынести дальнейших разговоров. Те, кто знал о тайном бегстве ее матери и его постыдных последствиях, умерли и похоронены. Энн Баллистер принадлежала к скромной младшей ветви семейного древа. В высшем свете в сущности их не знали. Ее грустная история началась и закончилась вне подмостков бомонда и без его пристального ока, где большая часть чувствительных пьес разыгрывалась более важными актерами – по большей части принцем Уэльским – и приковывала внимание света.
Лидия решительно хранила этот секрет, потому что не хотела, чтобы безрассудный поступок ее матери навязывался этому театру, а ее падение служило темой застольных бесед.
– Кое-что из этого выйдет наружу прямо сейчас, – заметил Эйнсвуд. – Я удивлен, что Селлоуби так долго держал язык за зубами. Мы не можем рассчитывать, что он заткнется навечно.
– Ему неизвестны подробности, – пояснил Дейн. – Гренвилл вряд ли можно считать известной фамилией. Достаточно сказать, что ее родители поссорились с семьей, и никто не знал, что с ними сталось, и до сих пор никто не имел ни малейшего понятия, что у них была дочь. Даже этих сведений больше, чем заслуживает этот свет.