Множество семеновцев (выступая вперед, с досадою, в разные голоса). Плохой?
– В уме ли ты, Самсоныч?
– У нас командер не переметчик какой немчура Якушка, Крой, Брусбард или Умор, а русский боярин, князь Голицын.
– С ним мы умереть готовы.
– Голицыны всегда служили царям верою и правдою, не изветами.
– Дай бог нашему Михайле Михайловичу многие лета здравствовать!
– Дай бог роду его несчетные годы красоваться!
Карла. Прост, ужас прост!
Несколько голосов. Докажи, бесенок!
Старый солдат. Эки вороны! разве не видите, что Самсоныч балясы точит, нас морочит?
Карла. Солдат кормить жирно – страх нездорово животу! Кармана не набивает, государевой казны не крадет.
Один из толпы. То-то начальник: чист перед царем, как свечка перед образом Спасителя! Солдатская слеза на него не канет в день Судный.
Карла. Что ж он сделал еще доброго?
Один за другим. Он первый показал нам, что шведские ружья не заколдованы.
– Он первый шел в огонь под Ересфером и прорезывал нам дорогу своею молодецкою грудью.
– А где он шел, там делалась улица из шведского полка.
Карла. Экой ум! лба не жалеет за матушку за церкву, за царя-надежу. Как будто у него тройной череп! А я расскажу вам про одного: то-то разумник, то-то бисерный! Сначала, как услышал тревогу, так и убрался под пушку, а потом – знать, бомбардир ударил его банником…
Многие. Поднес ему бомбардирскую закуску! Ха-ха-ха!
Карла. Потом ускользнул он ко мне в обоз. Лишь кончилась беда, он первый рассказывал, как дело шло, где кто стоял, что делал, как он пушки брал. Послушать его, так уши развесишь, поет и распевает, как жаворонок над проталинкой.
Старый солдат. Видно, какой-нибудь матушкин сынок, вырос во хлопках да на молоке: по-телячьи и умрет! Благодарение Богу! в нашем полку таким боярам не вод.
Карла. А что ваш князь Михаил? сделает дело на славу, да и молчит. Ну кто бы знал про его храбрество?
Старый солдат. Как! кто бы знал? Не все хорошей славе на сердце лежать, а дурной бежать; и добрая молва по добру и разносится. От всего святого русского воинства нашему князю похвала; государь его жалует; ему честь, а полку вдвое. Мы про него и песенку сложили. Как придем с похода по домам, наши ребята да бабы будут величать его, а внучки подслушают песенку, выучат ее да своим внучатам затвердят.
Карла (запрыгав и забив в ладоши). То-то молодец, то-то удалец! Умрет, да не умрет! (Скидает шляпу.) Станет и в Царстве Небесном по правую сторону. Эка слава! эка благодать! Простите, ребятушки! не помяните меня лихом за ошибку.
Старый солдат. Ничего, Самсоныч! мы ведаем, что ты пошучивал, а шутка ведь не убивает, хоть она у тебя попадает иногда не в бровь, а прямо в глаз. Иной думает – ты спросту, ан у тебя штука – да загвоздка.
Карла. За прощение покажу вам утешение. Уж то-то штука!
Несколько голосов. Покажи, Самсоныч, покажи. Ты ведь затейник большой.
Старый солдат. Да ты, чай, устал, Самсоныч? Садись ко мне на колена, а ребята в кружок около тебя.
Несколько голосов. Ко мне, ко мне, Самсоныч!
Карла (оглядываясь). У старика совестно сидеть: ведь я тяжел, куда как тяжел! (Выбирает дюжего, молодого парня из драгун и располагается у него на коленах.) Люби ездить, дружок, люби и повозить. Слушайте же, православные, да… (Отстраняет некоторых рукою, чтобы ему не мешали видеть Муннамегги.)
Солдат. Что ни говори, а все кума на уме!
Карла. Зазнобила сердечушко; только вы, ребятушки, и заживите рану снадобьем пороховым, вырвете занозу штыком молодецким. (Развертывает ландкарту Лифляндии в большом размере, с разными украшениями.) Посмотрите-ка сюда!
Солдаты пожимаются около него, смотрят на бумагу, иные через плечо товарищей, и передают, что они видели, тем, которые сзади ничего не могли видеть.
Несколько солдат, один за другим. Вот это на одном углу – гвардейский солдат, на другом – бомбардир, на третьем – драгун, а на четвертом – калмык – ахти, ребята! точь-в-точь полковник Мурзенко! Что ж это за грамотка размалеванная и что они делят меж собой?
Два солдата, постарше и посмышленее других. Кружки со струйками, один более другого, словно озера!
– Смотри-ка, брат, будто жилки текут, не урчайки[145] ли уж, а может, и речки.
– Здесь окрайницы, словно у Чудского, а тут перепутано нитей, нитей-то, подобно паутине. Травки, бугорки, букашки, мурашки, крестики – и все с подписями!