Я говорю это не к тому, чтобы сталкивать лбами двух великих пророков национализма. Хочу лишь отметить, что, говоря о национализме Ильина и Шульгина, всегда необходимо поверять поэтический восторг одного аналитическим скепсисом другого.
Но мы говорили и о путях преодоления. История знает их два, противоположных, — масонство и империя. Здесь и там — апелляция от нации к человечеству. Но…
Масонство растворяет национализм в вязком демократическом студне вне- и наднациональных образований: Лига Наций, ООН, ЮНЕСКО, МВФ, Европарламент, восьмой член семерки…
Империя, напротив, гармонизирует, организует и преображает торчащие в разные стороны кристаллы национализмов в единое религиозно-осмысленное и санкционированное целое.
Там — увеличение «степеней свободы» до полной бесформенности и бескостности — для последующего подчинения обезличенного, безнационального человечества «мировому правительству».
Здесь, в Империи, — священное преемство власти, традиций и авторитета, духовная иерархия живого многонационального исторического организма.
Сам Шульгин, скажем прямо, был вполне чужд тютчевско-леонтьевской имперской магии. В последние годы он считал даже возможным признать, что идея «мирового правительства» имеет «большое будущее». Критически относился к восторженно им когда-то воспринятому столыпинскому лозунгу Великой России…
Что делать, шли годы… А мысли, как сказал бы Розанов, — мысли могут быть разными…
Весьма критически Василий Витальевич относился к дореволюционной правой печати.
«Я с ними имел дело… Они совсем не заботились об увеличении тиража. Зачем это? Тратить бумагу? Сознательно печатала скучнейшие газеты…»
Выделялись, по его словам, из этого серого потока немногие:
— «Курская быль» марковская… «Земщина» иногда печатала интересные вещи… «Знамя» — может быть, и талантливое, скорее крикливое… но такое… крайне-крайне-крайне… (Имеется в виду газета «Земщина», которую издавал «Союз русского народа», возглавлявшийся Н. Е. Марковым-2-м, «Русское знамя», которую издавал А. И. Дубровин — глава другого, конкурирующего, «Союза русского народа».)
Позже из эмигрантских газет Шульгин выделял «Возрождение», в котором одно время сотрудничал, и милюковские «Последние новости».
— «Последние новости» были интереснее, живее. Евреи умеют делать газеты. Хотя Гукасов (издатель «Возрождения») платил хорошие гонорары, но… у «них» там (то есть в «Последних новостях». — Н. Л.) писал этот… Саша Черный… и всякие такие забавные…
Или из другого разговора:
— Правые? Националисты? Ох, не говорите мне о них. Вот, например, какое-нибудь заседание в клубе националистов на Литейном длится, — я там, кстати, жил одно время, там было очень удобно, — длится до часу. Кончается заседание. Мороз дикий… Какой-нибудь корреспондент левых газет, студент, бегает на морозе. В переднюю его не пускают… Просит сказать: «Что же там у вас было?» И говоришь, из сострадания. На другой день появляется несколько строк где-нибудь в «Речи» (еврейско-кадетская газета). В «Новом времени» — ничего… Вот и получается, что (евреи) добросовестней. Они, конечно, могут клеветать на своих политических противников, но свое дело они ведут честно.
«Старику снились сны». Почти по Хемингуэю… Но Старику в самом деле почти каждую ночь снились удивительные сны. Не оставляла Марийка… Приходила первая жена, Екатерина Григорьевна… Вдруг приснится зачем-то лжецаревна Анастасия — самозванка ХХ века, появившийся в двадцатых в Европе призрак расстрелянной дочери царя: прикажет писать ей письма «на реку Пост» (французское Poste res (tante) — до востребования).
Старик не гнал своих ночных гостей, как не отказывал никому из дневных. Аккуратно досмотрев сон, он тотчас вставал и записывал его, помечая дату, — более чем полувековой писательский инстинкт…
«Давно.
Ленин приснился посреди огромного поля… Такого серого поля, как лука за тучами… Это часто бывает в снах. Без теней…
Я ему говорю: «Как вам не стыдно… ведь столько кулаков… Что вы сделали с кулаками? Это же цвет крестьянства… А вы их в Сибирь загнали… И они идут…»
Он спросил: «В каком направлении?»
Я показал рукой. И он побежал, как сумасшедший… Их возвращать…»
Другой сон, и тоже еще из 50-х. Им Шульгин закончил свою рукопись «Опыт Ленина», написанную по «заказу» Владимирского КГБ:
«Я представил какой-то театр, совершенно пустой (в смысле публики), а на сцене расположился суд. Слева от суда — прокурор, справа — место защитника, но защитника нет. Тут явь кончается, начинается сон…