Будто бы входит Ленин. Я его спрашиваю: «У вас есть защитник?» Он говорит: «Нет». Я говорю: «Так нельзя, судить без защитника. Хотите, я вас буду защищать?» А он говорит: «Защищайте!»
В воздухе висят весы… Весы правосудия. Говорит прокурор:
— Леин учредил ЧК «по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией». Сколько крови пролила эта так называемая ЧК…
И чаша обвинения начинает наполняться кровью.
— Затем убили царя, царицу, всю семью, династию… Всех убили, кто не успел сбежать за границу…
И крови в чаше обвинения прибавляется так, что она начинает течь через край. И чаша тихо опускается вниз…
Прокурор кончил. Председатель говорит:
— Слово защитнику.
Моя речь состояла всего из двух слов: «Брест. Нэп».
И чаша обвинения с ее кровью стала подниматься вверх, перетягиваемая чашей добрых дел.
— Смотрите, прокурор, смотрите, судьи! Чаша добра и зла уравновесились. Они стоят на одном уровне.
Ленин виновен? — Виновен. Ленин не виновен? — Не виновен.
Он оправдан?
Не оправдан. Но и не обвинен. Он пойдет на суд Божий, и только Бог, Который светит добрым и злым, вынесет ему Свой приговор».
Аналогичное рассуждение Шульгин применял к Сталину.
— С точки зрения национальной это наш позор. Почему во главе России стал грузин? С точки зрения войны — Сталин был нужен, потому что, когда появился там фюрер, ему нужен был противовес… Такой же фюрер, «двоюродный брат»… Тот палач и другой палач… Во время войны я мысленно желал победы Сталину.
И чаши снова уравновесились.
Сны, декабрь 1968.
Не помню числа.
Марийка несла куда-то большую тарелку с горкой чего-то белого. Это был творог, ею самой приготовленный. При жизни она иногда, когда была еще здорова, бедняжка, любила с этим возиться.
Во сне я увидел, что полная тарелка для нее слишком тяжела и она творог уронит. Я успел подскочить и выхватить у нее тарелку, и ничего не рассыпалось. И она была этому рада.
Этот с виду пустяковый сон имеет свой смысл. Сейчас Дом творчества в Голицыне дает нам слишком много творога. Этот сон предупредительный. Не объедаться творогом, это мне вредно.
Другой сон.
Французский король объявил войну! Я этому ужаснулся. Живем мы в постоянном страже, но все-таки живем. А если объявлена война? Хотя сейчас зима, но под снегом есть они, отрадные зеленые поля и луга, и весной они обнажатся, и мы их увидим. Но если объявлена война, то не будет ни ярины, ни озимых, ничего не будет.
Будет ровная стекловидная поверхность, сколько видит глаз. Она будет черная, и в ней будет отражаться Черное Солнце.
Вот что значит: французский или иной король объявил войну.
Но Марийка обрадовалась этому известию. Бедняжка! Она так настрадалась? Нет, не потому.
Она думает о своем французском короле, о котором она написала сказку «Портрет неизвестного короля». Такой портрет существует? Не знаю. Но это не важно. Важно то, что сказка прекрасна. «Неизвестный» король добрее и лучше, чем все когда-либо бывшие монархи. И уж, конечно, не он превратит Землю в стекловидную поверхность, где отражается Черное Солнце. При нем будет и озимь, и яровые.
Изумрудные…
Аминь, аминь, аминь.
Еще один сон.
Мне поручили составить письмо-меморандум для одной державы. Я это сделал. И тогда ко мне пришел один наглец из какой-то «разведки». Сначала хотел письмо выкрасть, а потом отнять силой. Хотя я не боксер, но, вырвав у него письмо, которое он захватил, засунул его в карман и решил колотить его в подбородок обоими кулаками, пока он не упадет. В это время появилась Марийка, очень встревоженная. Закричала:
— Это твое письмо? Ты писал?
— Я. Я написал. Но поскольку оно написано для одной державы, оно уже ей принадлежит!
Проснулся. О какой державе я имел речь? О Советской державе. Написано оно для Советов, но не по-советски, а по-моему. Другими словами, это меморандум о том, как надо выйти из теперешнего безысходного на вид положения.
Впрочем, это даже не мои взгляды. Это безумные мечтания нео-Поприщина. В этом их сила.
Был Брест, был Нэп.
Нео-Поприщин требует нео-Брест и нео-Нэп.
Положение еще труднее, чем при Ленине. Но нео-Брест и нео-Нэп легче, чем просто Брест и просто Нэп.
Поприщин думает:
«Тогда мы отдавали свое, кровное. Теперь отдадим нами самими награбленное».
Последний чемодан снов, в буквальном смысле чемодан, наполненный зелеными ученическими тетрадками с записями снов: Василий Витальевич плохо видел, и очки не помогали, так что писать ему приходилось огромными буквами, и целой тетрадки могло не хватить порой для записи очередного видения, — так вот, этот последний чемодан Шульгин привез ко мне в Красногорск в июле 1973 года, сразу после телеграммы Андропову, — на всякий случай, от греха подальше и от «Анны Сергеевны», курировавшего его капитана КГБ, подальше.