Емец Дмитрий Александрович
Последний охотник
Дмитрий Емец
ПОСЛЕДНИЙ ОХОТНИК
(инопланетяне рядом!)
Бомж Павел Сырцов, не открывая глаз, застонал и, икнув, ощутил где-то в глубинах носа кислятину. Он лежал на ящиках под открытым небом. Ему было хреново, так хреново, что его желудок давно сжался бы в горошину и исторг бы всё свое содержимое, если бы оно у него было.
Скажи кто-нибудь Сырцову пару лет назад, что можно зверски охмелеть от двух бутылок "Клинского", смешанного с тройным одеколоном и выхлебанного ложкой(!) из алюминиевой миски, он послал бы высказавшего это предположение в город Закудыкинск. Но, оказалось, что забалдеть от этого всё-таки можно, и сейчас Сырцову хотелось опохмелиться. Очень хотелось, но он знал, что это нереально, и поэтому не открывал глаза.
Что ни говори, а в жизни есть вопросы актуальнее, чем "За что папу убил, Клавдий?" Например, что можно увидеть и чем можно опохмелиться в пять часов утра на промышленной свалке в Капотне?
У него не было глаз, но он видел; не было ушей, но он слышал; не было носа, но он осязал. Он неподвижно висел во Вселенной. Он не дремал и не бодрствовал - он ждал. Он ждал долго, очень долго - полтора миллиарда лет, но не испытывал нетерпения, как не испытывал вообще ничего, кроме огромного, никогда не оставлявшего его желания настичь и уничтожить добычу. Он был охотник, охотник до мозга костей, хотя ни мозга, ни тем более костей у него тоже не было да и не могло быть.
Когда-то он ел досыта, все они ели досыта, но последние миллиарды лет приемлемой добычи становилось все меньше, и ему приходилось все реже охотиться и все дольше ждать. Последний период ожидания был самым долгим, и в нем начинало уже зарождаться смутное беспокойство, не уничтожил ли он всю добычу и не обрек ли этим себя на медленную голодную смерть.
Прошло еще несколько миллионов лет. Экономя энергию, неподвижный и безгласный, пожиратель висел в пустом пространстве Вселенной. Внезапно едва уловимый пульсирующий сигнал, долетевший из глубин Галактики, вызвал его из небытия. Несуществующие глаза открылись, отсутствующий слух обострился. Сомнений не осталось: этот сигнал был запахом добычи. Пожиратель напрягся. Он взял след. Его безукоризненное чутье, не имевшее ничего общего с четырьмя-пятью известными человеку чувствами, никогда не ошибалось.
Он был последним из своего народа, древнего народа шлепкунов. Некогда его народ был таким могущественным и мудрым, что пережил угасание старой Вселенной и рождение новой. Им было известно всё, или, вернее, почти всё в мироздании только одна задача так и осталась неразрешенной: как победить врага, жестокого и неумолимого, с каждым годом все сокращавшего их численность, пока от всего народа не остался лишь один его представитель. Тогда надобность в отдельном имени отпала, и, забыв, как его звали при рождении, он стал называть себя по имени своего народа - Последний Шлепкун.
Он жил в постоянном страхе. Всю свою жизнь он скрывался точно так же, как скрывались его мать, его отец и все его предки. Бороздя Галактику из конца в конец, он прятался где мог, но знал, что это не поможет, и в конечном счете он обречен. Рано или поздно пожиратель возьмет его след, и тогда он не сможет укрыться ни в одном уголке Вселенной.
Шлепкун знал, что и пожиратель остался один. Последний из пожирателей. Остальные погибли, обессилев, потому что могли питаться только шлепкунами. Охотник и дичь - их связывали узы, ведущие еще из прошлой Вселенной. Один шлепкун и один пожиратель - два древних народа, два непримиримых врага.
Вдали от Млечного Пути, в абсолютной Галактической глуши, Шлепкун нашел населенную планету, где один из неразумных видов напоминал его собственный (только по форме, но не по биоэнергетической сущности), и затаился, надеясь затеряться. Последний Шлепкун был очень осторожен. Он не безумстствовал, не мечтал и не получал ни одного из тех трехсот тысяч совершенных наслаждений, которые были известны его народу. Он лишь дрожал и боялся. Это длилось века.
Иногда Последний Шлепкун со страхом прислушивался к постоянным и равномерным пульсациям Вселенной и думал, что если бы каким-то чудом пожиратель погиб, то, возможно, он нашел бы способ возродить свой народ, занявшись, например, клонированием собственных клеток. Но мечты эти оставались лишь мечтами: в глубине души он знал, что рано или поздно пожиратель доберется до него. Болезни и пространство ему не страшны, а ждать он может вечно.