é
Окножираф: «Однажды отпустив, обратно не вернешь. Что было, то сплыло».
В огромном парке детского садика было полно укромных местечек, где можно было спрятать все что угодно. Наверное, большая часть моих захоронок сохранилась до сих пор. Однажды у заборчика я нашел ночную бабочку и спрятал в опавшей листве. Я думал, это игрушка, но в сумерках она улетела. Жизнь, нахалка, отняла ее у меня. Но не беда, я готовился к большому броску: хотел научить летать кошку. Встав на верхней ступеньке лестницы, которая вела в подвал, я объяснил ей, что надо делать, и — туда ее! Однако живые существа неисповедимы. Моя коллекция ночных бабочек пополнялась, и кошки, собаки, черепахи, друзья, родственники, любимые женщины так и порхали над городом. Я за ними еще вернусь.
Ожившие дома, человеческие лианы в окнах — они свистят, жестикулируют, мигают карманными фонариками: пришедшие в движение амурчики и кариатиды. В витринах магазинов стоят продавцы, смотрят на улицу — манекены, машущие нам руками. Со строительных лесов, потрясая молотками, нас подбадривают рабочие. На шестом этаже какой-то человек, перегнувшись через перила балкона, вращает трехрожковую люстру, словно собирается забросить эту удочку в проплывающую внизу толпу. Улицы стали руслами рек, я отдаюсь течению, на шею мне вешается женщина, увы, я не говорю по-сербски. Нет проблем. Она меня все равно любит.
Окножираф: «Мир полон радости и счастья».
День моего рождения врачи назначили на 7 ноября, годовщину революции. Мать заявила, что умрет, но выдержит еще один день.[28]
Бутылка идет по кругу, стаканов нет; если будем вести себя хорошо, нам обещают подкинуть виски. Надо греться, на улице минус пять. Я не одет для демонстрации, я выскочил на минутку, чтобы взглянуть на вечерний кордон. Кто-то протягивает мне сливовицу. Два динамика громыхают музыкой из «Подполья» Кустурицы, не хочешь замерзнуть до смерти — танцуй! Омоновцев сменяют каждый час, за ночную смену они получают сверхурочные, как дворники во время снегопада. Они не пьют, они не танцуют, они стоят на своем месте при минусовой температуре, их согревает ненависть. Демонстрация — как пикник, все дружно едят, иначе не выдержать. Бутерброды, вафли, пирожки с творогом, четыре напитка на выбор. Подходят двое студентов, говорят, что омоновцы собираются применить слезоточивый газ, есть ли у нас противогазы, а если нет, то не могли бы мы их раздобыть, без противогазов и пикник не пикник. А я-то думал, что ко всему подготовился! Поднимается ветер, похоже, газовая атака не состоится, милиция снимается с места. Свист, аплодисменты, овации, в час ночи город наш. Нас человек пятьсот, но через час уже тысяч тридцать. В окнах видны огоньки зажигалок и свечей, вспыхивает и гаснет свет, мы идем по улицам под барабанный бой, ненавидишь Слобо — дуй с нами! Мы забрасываем резиденцию Милошевича снежками. Снег скоро кончается, зато у противника пороху еще хватает. Трое в штатском врезаются в толпу на автомобиле. Остаются живы- здоровы. Дисциплинированная демонстрация. К трем ночи господствующим напитком становится ерш, смесь водки и пива, всеобщая эйфория, мы, пританцовывая, движемся дальше, забираемся в такие уголки, где никогда никаких манифестантов не бывало, узкие улочки, кварталы, застроенные особняками, потом по проспекту Партизанских отрядов возвращаемся в центр города.
28
«Посмотри в календаре, на какой день недели приходится в этом году твой день рождения и праздник Первомая!» (Окножираф, 104).