Нандорфехервар, 1456 год, зной, чума. Корабли Мехмеда потоплены, его пушки обращены против него, войско его перебито. Крестоносцам понадобилось четыре дня на то, чтобы сбросить в Дунай трупы осаждавших Нандорфехервар правоверных. Но как утверждал один дальновидный турецкий источник, в зеркале промедления мелькнул девичий лик победы.[39]
Окножираф: «Будапешт находится к северу от Мохача».
Как утверждают националисты сербы, именно здесь начинаются мировые войны. Две здесь уже начались — трепещите, Штаты! Они потрясают кулаками, они как-то не заметили, что проиграли войну. Белградцы думают, что они живут на авансцене мировой истории, взоры всего мира прикованы к ним, и, значит, они должны победить.
«Нога искала тело, у которого некогда была голова. Голова, у которой некогда было тело, кричала: “Горе мне”, а тот, в чьем теле зачем-то еще теплилась душа, молил милосердного бога о смерти».[40]
Когда погибла средневековая Венгрия, Буда и Багдад, Мертвое море и озеро Балатон оказались в одной стране. На руинах распавшегося королевства открылись головокружительные перспективы новой Европы от Карпат до Калифорнии. Граница обеих империй длиной в 1500 километров, от Адриатики до трансильванского Сатмара, прорезала Венгрию, по крепости через каждые семь километров, средневековый каменный занавес, и по обе его стороны — венгры, которые думали, что они находятся на авансцене мировой истории, где в смертельном поединке сошлись добро и зло. В наступавших турках венгры видели глашатаев Страшного Суда, насланных на них Богом за их прегрешения. Они думали, что наступает конец света, но конец света не наступил, а наступил конец Средневековья. В Средние века венгры думали, что всему наступил конец. Когда я был ребенком, все думали, что конца никогда не будет.
Две домохозяйки переглядываются во время демонстрации. Они видят друг друга впервые. Одеты они одинаково. Одна машет рукой из окна, вторая — идет рядом с мужем. Через пару дней они сталкиваются на улице. У них одинаковые улыбки, одинаковые шляпки, они вместе читают оппозиционные газеты. Они стали подругами.
Окножираф: «После школы я иду домой. Я живу рядом со школой и скоро уже буду дома. Моя мама тоже приходит домой рано.
Венгрия — мой дом. Для советских детей дом — Советский Союз».
i
В американском фильме «День Независимости» инопланетяне совершают нападение на Землю с явным намерением уничтожить людей, растения и животных. Это совершенно ясно дает понять пленный пришелец, использующий в качестве медиума гортань мертвого землянина. В первой трети фильма инопланетяне, обладающие абсолютным техническим превосходством, разрушают все большие города на Земле. Сцена, когда они превращают в пыль Белый дом, вызывает бурные аплодисменты в белградских кинотеатрах. Один зритель в бейсболке протанцовывает к самому экрану. Он хлопает себя по ляжкам на американский манер: yes, yes, yes.
Окножираф: «“Да” — противоположность “нет”».
На студентов возвели обвинение. По телевизору заявили, что они никакие и не студенты вовсе. На следующий день они вышли на демонстрацию с зачетками в руках. Студенты с красными книжицами в руках наводнили улицы. Пекин 66-го, Париж 68-го, архив дежа-вю в цветном голливудском исполнении. Сумели бы мы почувствовать, чем на самом деле была Бородинская битва, если бы ограничились осмотром Бородинской панорамы? Студенты идут с красными книжицами в руках, на первый взгляд — они маоисты, но когда подойдешь поближе, видишь, что в их окоченевших руках — кресты и иконки. Я замечаю плакат «better dead than red», «лучше быть мертвым, чем красным», и снимаю с головы ушанку. Мы идем в направлении, противоположном правому, кричит кто-то в голове колонны на перекрестке. Поди разбери, куда. Футбольные лозунги гораздо понятней, большинство здесь — болельщики «Красной звезды». Вот такой винегрет, постмодерный протест, я снова надеваю ушанку, холодно, появляются омоновцы, строятся, подбородки вперед.
39
Белград был взят турками через 65 лет после этих событий, в 1521 году, при султане Сулеймане I.