Она остановилась, и Джеймс снова кивнул, прижимая ее руку к своей груди. Потом она закончила:
— Обещай же мне, дорогой, быть терпеливым. Я должна остаться с ним. Должна!
Дальтон какое-то время молчал, но голова его склонилась в почти священном поклоне. В этой преданной женщине было больше от Христа, чем в любом другом человеке, и перед лицом такой любви и верности он не мог больше настаивать.
Слова печали и расставания были коротки, и Джеймс, чьи голубые глаза были полны слез, едва видел сухопарого слугу, когда тот открывал перед ним ворота. Но когда они с шумом захлопнулись, он услышал тот леденящий душу смех, который так хорошо знал, и понял, что это был Сурама — Сурама, которого Джорджина называла злым гением своего брата. Удаляясь твердыми шагами, Дальтон принял решение быть настороже и немедленно предпринять решительные действия при первых же признаках беды.
Тем временем, эпидемия еще была у всех на устах, и Сан-Франциско охватила глубокая неприязнь к Кларендону. На самом деле случаев заболевания вне стен тюрьмы было очень мало, и почти все они приходились на беднейшие слои мексиканского населения, которое, вследствие жизни в антисанитарных условиях, являлось постоянным источником всевозможных недугов, но политикам и обывателям этого было достаточно, чтобы поддержать нападки на доктора. Видя, что Дальтон непоколебим, защищая Кларендона, оппозиционеры, догматики от медицины и политиканы переключили внимание на законодательную власть; расчетливо объединив противников Кларендона и старых врагов губернатора, они готовились большинством голосов запустить в действие закон, по которому право назначения в лечебные заведения передавалось от главы исполнительной власти в различные заинтересованные комитеты или комиссии.
Ни один лоббист так активно не поддерживал эту идею, как главный помощник Кларендона, доктор Джоунз. С самого начала завидуя своему начальнику, он усмотрел в этом возможность обернуть дело в свою пользу и благодарил судьбу за то обстоятельство (из-за которого он и занимал свое нынешнее положение), что приходится родственником председателю попечительского совета тюрьмы. Если бы новый закон был принят, это, естественным образом вылилось бы в смещение Кларендона и назначение на его место самого доктора Джоунза, а потому он развил бурную деятельность, заботясь о собственных интересах. Джоунз воплощал в себе все те черты, которых не было у Кларендона: интриган по натуре, льстивый оппортунист, служивший прежде всего своей карьере, а науке — лишь между прочим. Он был беден и жаждал занять должность с твердым окладом в противоположность богатому и независимому ученому, которого хотел вытеснить. Итак, с крысиным коварством и упорством он подкапывался под великого биолога и однажды был вознагражден радостным известием о том, что долгожданный закон прошел. С этого момента губернатор больше не мог производить назначения в государственных заведениях, и медицинское руководство Сан-Квентином определялось советом тюрьмы.
Кларендон был единственным, кто не замечал всей этой законодательной суматохи. Полностью поглощенный своими делами и исследованиями, он оставался слеп к предательству «этого осла Джоунза», который работал рядом с ним, и глух ко всем сплетням в конторе начальника тюрьмы. Он никогда в жизни не читал газет, а изгнание Дальтона из его дома оборвало последнюю реальную нить, связывавшую его с событиями внешнего мира. С наивностью отшельника он никогда не задумывался о непрочности своего положения. Принимая во внимание преданность Дальтона и то, что он прощал даже самые большие обиды (как показывало его поведение в случае со старым Кларендоном, раздавившим его отца на фондовой бирже), разумеется, не было и речи о том, чтобы губернатор мог сместить доктора; политическое невежество Кларендона не могло предвидеть внезапного поворота событий, когда право назначения и смещения переходило бы в совершенно иные руки. Поэтому, когда Дальтон уехал в Сакраменто, он лишь удовлетворенно улыбнулся, убежденный, что его место в Сан-Квентине и место его сестры в доме одинаково надежно защищены от посягательств. Он привык получать то, что хотел, и воображал, что удача все еще сопутствует ему.