— Рыцарь?
— С-самое б-благородное ремесло… ты говорил…
— Сынок, я — писарь, и это единственное из всех ремесел, которое может сравниться с рыцарством, оно такое же благородное, такое же важное! Лишь боги… быть может… Писари сохраняют историю, а это благороднее, чем быть рыцарем, и намного важнее. Лишь тот, кто знает прошлое, может понять настоящее, и лишь тот, кто понимает настоящее, может определять будущее. Понимаешь?
— Конечно, — соврал Ранкстрайл и хотел незаметно улизнуть, но не успел. Человечек вцепился в него, и Ранкстрайл, не смея нарушить это шаткое равновесие, не решался использовать силу.
— Да, я сражался с орками…
Взгляд Ранкстрайла вновь зажегся интересом.
— …тем, что писал о них всю правду… писал правду о тех, кто по-настоящему сражался с ними… и о тех, кто вместо этого заключал с ними соглашения… И сейчас… именно сейчас… не может того быть, чтобы орки нападали на нас без пособников…
Взгляд Ранкстрайла вновь устремился в сторону дома, но человечек никак не отпускал своего спасителя.
— В Далигаре хотят уничтожить прошлое, стараются утопить его во лжи. Память о сире Ардуине уйдет в небытие, а с ней и наша честь. Старинное предсказание говорит о встрече последнего эльфа и последнего дракона… Ты знаешь, кто такой эльф, сынок?
— Конечно, — уверенно ответил Ранкстрайл, — т-такой, с хвостом, к-который делает, чтобы умерли м-матери принцев, и тогда н-никому не д-достанется м-марципана.
Человечек застонал, словно его ударили по лицу. И начал все сначала: он был писарем из Далигара, сбежавшим от одного из бесчисленных палачей, который, как без умолку рассказывал хромой направо и налево равнодушным прохожим, полностью рассчитался с ним за то, что он, писарь, посмел прочесть и поведать людям старинное предсказание сира Ардуина, Владыки света, Победителя орков и Спасителя чести людского племени. Пока человек бегал взад-вперед своей семенящей и подпрыгивающей походкой, по которой Ранкстрайл научился безошибочно определять тех, чьи ноги побывали в руках палача, слова писаря снова утонули в смехе ватаги подростков, оставшихся слушать неподалеку. Они не смели больше бросать камни из уважения к скверному характеру Ранкстрайла, но присвоили человечку прозвище Свихнувшийся Писарь, или, проще говоря, Придурок.
Ранкстрайл дал человечку половину сот и вновь попытался попасть домой.
Благословения Свихнувшегося Писаря еще долго преследовали его. В знак благодарности калека пообещал научить Ранкстрайла писать — нет, он потребовал, чтобы мальчик сейчас же вернулся обратно, и не отпускал его до тех пор, пока тот не начал узнавать и писать на земле первую букву своего имени. И пока Ранкстрайл писал свою первую Р, человечек открыл ему предсказание: когда опасность и враг вновь покажутся на горизонте, последний и самый могучий из эльфийских воинов найдет королеву-воительницу с утренним светом в имени, и мир будет спасен. Писарь наказал Ранкстрайлу не верить в небылицы про эльфов или, по крайней мере, сомневаться в них и повторил, что из всех подлостей тех людей, которые, не зная прошлого, отказываются от будущего, ненависть к эльфам — самая позорная и жестокая.
Ранкстрайл дослушал до конца, помня наставления родителей не оскорблять никого невежливостью, даже того, кто говорит глупости, и наконец смог пойти своей дорогой.
Вернувшись домой, он столкнулся с безмерной болью отца и со столь же безмерной радостью остальных оттого, что цапля стала супом: мясо и бульон были благословением для его матери и успокоили на несколько дней ее кашель. Перьями и пухом были подбиты старые башмаки Вспышки, которая наконец-то перестала чихать.
Ночью, когда все, прежде всего отец, заснули, Ранкстрайл поднялся и вырезал на флейте-праще букву Р, которой научил его писарь. Потом он добавил различные орнаменты, но это были не птицы и цветы, каких делал его отец, а странные геометрические фигуры, пересекавшиеся друг с другом. От этой работы на Ранкстрайла нашла какая-то спокойная удовлетворенность. У него была праща, и не просто праща, а с именем, пусть имя это и обозначалось всего лишь одной буквой, и со своей историей — как оружие настоящих воинов, сражавшихся за Мир Людей и спасших этот мир от опасности.
Охотиться днем, как скоро убедился Ранкстрайл, было слишком рискованно. Насколько бы поразительной ни была его способность определять местонахождение егерей, угадывая их передвижения по внезапному взлету птиц, опасность все равно была велика. Кроме того, ночью ему не приходилось чувствовать на себе взгляд отца. Ранкстрайл привык жертвовать короткими часами отдыха, в одиночку пробираясь сквозь темноту, когда дарующий тепло и утешение сон обволакивал всех взрослых, кроме стражников на воротах, и всех детей, кроме него. Цапли тоже спали, в гнездах, спрятанных в тростнике у основания земляного вала. Единственный способ найти их — стоять неподвижно, ночь за ночью, в ожидании удачи: полета совы или филина, которые привели бы его к добыче.