— Но почему ты говоришь, что мне это подходит?
— Твое телосложение никак не для попрошайки. Судя по твоему росту, ты вымахаешь футов на шесть с половиной в высоту и на три в ширину. Тебе нравится просить что-то или быть кому-то должным?
— Да я лучше сдохну!
— Вот видишь. У тебя нет ни склонности, ни телосложения для карьеры просящего милостыню. Быть резчиком по дереву, которому никто не платит, — на это есть твой отец…
— Не смей насмехаться над моим отцом!
— Я не позволил бы себе этого ни за что на свете. Мне не хватит и тысячи лет, чтобы выразить все то уважение, которое питаю я к твоим родителям. Клянусь самым для меня святым — жизнью моего сына.
— У тебя есть сын?
— Есть, и перед тем, как меня арестовали, я приказал ему отречься от меня, забыть, подтвердить все предъявленные мне обвинения и жить дальше. Послушай, я всего лишь хочу открыть тебе глаза. Если бы твоему отцу платили, как полагается, ты мог бы перенять и продолжить его мастерство; но судя по тому, как обстоят дела, тебе лучше найти себе какое-то другое занятие. Когда наемники на службе, их кормят и им платят, то есть они могут посылать заработанное домой. Среди их обязанностей — держать бандитов и орков подальше от границ, как в былые времена, до Бесконечных дождей. Больше нет ни сторожевых башен, ни сигнальных огней, ни стен — хорошо хоть есть наемники. Как видишь, никакого блеска, никакой славы. Лишь тяжелая работа, смены караула, засады и кровопролитие, но без наемников пограничные земли беззащитны…
— Наемники сражаются с орками?
— Конечно, сражаются. Ты что, думал, что против орков пойдут кавалеристы в блестящих доспехах? Ведь так перья на шлемах могут испачкаться! На это годятся наемники: доспехи у них легкие, из кожи и металла, хоть не блестят на солнце, зато не мешают в долгих переходах. Ремесло наемников — как твое браконьерство: неизбежно и презренно, и никто никогда не поблагодарит, но кому-то надо им заниматься, этим ремеслом, иначе орки вернутся. А хуже орков нет ничего и никого. Они даже хуже Судьи-администратора.
Ранкстрайл слушал и размышлял. Мечта стать рыцарем незаметно съежилась, покинула его в жаркие дневные часы и превратилась в зыбкую фантазию беглых мгновений между сном и явью. Лишь когда глаза его уже закрывались, Ранкстрайл представлял, как он доказывает свое мужество Варилу. Ему виделось, как он скачет во главе всадников, освобождая осажденный город. Как он возвращается домой в золоте и славе, и жители Цитадели, сердца самого центрального из трех колец крепостных стен, в тени старинных аллей и среди пышных садов преклоняются перед ним и провозглашают его королем.
Но даже в его детских фантазиях о почестях и славе не исчезало чувство растущего беспокойства: осознание того, что орки когда-нибудь вернутся — ведь рано или поздно они всегда возвращались. Это мрачное предчувствие пряталось глубоко внутри, подобно тем вещам, которые мы просто знаем, и всё, так же как он знал, что он — это он. В конце концов Ранкстрайл переворачивался на бок, стараясь устроиться поудобнее и не разбудить вшей, и засыпал, думая о том, что, как бы то ни было, у него всегда будет возможность стать наемником. Тогда он хотя бы сможет сражаться с орками.