— Это наводит на них ужас, — пояснил командир стражников, выбежавший ему навстречу. — То есть на орков. Мы прочли в одной старинной летописи, что обезглавливание наводит на них ужас, потому что они верят, что останутся без головы и в царстве смерти. Это единственное, что внушает им страх.
Ранкстрайл отпустил его и долго еще смотрел на огни костров вдалеке и на пики под стенами города. Потом вызвал двух наместников Варила.
Он проинформировал их, что завтра пойдет в атаку, чтобы освободить рисовые поля, и приказал им проверить все имевшееся в арсенале оружие и раздать его солдатам, снабдив лучников достаточным количеством стрел, после чего заменить все тяжелые доспехи кожаными кирасами легкой кавалерии, которые давали большую свободу действий и не так блестели на солнце, напрашиваясь на стрелы. Он велел снять головы орков, еще торчавшие на пиках у входа в город, собрать по возможности все останки врагов и похоронить их. Дал приказ не добивать раненых или взятых в плен орков, а содержать их под стражей. И напоследок приказал привести в порядок темницы заброшенного подземелья, располагавшегося в центре города между колодцами, и приготовить там чистую воду и бинты для раненых врагов.
Наступило молчание, неумолимое и суровое, как лезвие меча.
Один из наместников, тот, что был помоложе, высокий мужчина с густой и короткой каштановой бородой, пронзил капитана взглядом своих голубых, цвета стали, глаз, в которых блестело разочарование и ярость.
— Орки перебили всю мою семью, мой господин, — произнес он после некоторого молчания. — Мой сын бродит теперь в одиночестве в царстве смерти, куда он попал раньше меня и совсем еще ребенком. Орки сожгли мой дом. Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вновь и вновь слышу крики горевших заживо, и я знаю, что ни одному человеку не дано прожить столько, чтобы забыть их.
Ранкстрайл посмотрел на него долгим взглядом, прежде чем ответить. Казалось, он подыскивал нужные слова. Вскоре он заговорил:
— Я думаю, никакая боль на свете не может сравниться с тем страданием, что испытывают родители, которым пришлось похоронить собственного ребенка. Но я видел, что делают орки с моим народом, с моей семьей. Поэтому я прошу вас — позвольте мне говорить с вами, как с братом, — капитан прервался, набрал в грудь воздуха и продолжил: — Твоя боль — это моя боль, — сказал он мужчине. — Если бы я мог отдать свою жизнь за то, чтобы вернуть к жизни твоего ребенка, клянусь, я не медлил бы ни мгновения. Если бы в обмен на свою руку я мог бы утешить твою боль, клянусь, я отсек бы ее прямо здесь, на месте. Твой ребенок не один в царстве смерти: все наши предки встретили его там и утешили. И когда настанет наш черед перейти на ту сторону ветра, он встретит нас на безграничных лугах под бескрайним небом, там, где звезды сверкают, даже когда светит солнце. Я прикажу зажигать факелы каждый год в день его смерти и приносить цветы на то место, где оборвалась его жизнь, ибо забвение есть страшнейшее из всех бесчестий. Сейчас же я приказываю приготовить приличные могилы для мертвых орков и чистую воду в темницах для тех, кого мы захватим в плен.
— Мой господин, — произнес второй наместник, пожилой, немного сгорбленный человек с седой бородой, — но ведь это же орки.
— Зато мы не орки, — ответил ему Ранкстрайл.
Ранкстрайл присел на парапет бастиона. Вовсю цвел жасмин: аромат наполнял воздух, придавая ему горьковатую сладость последних летних ночей. Вдалеке, над Далигаром, собирались тяжелые тучи, и дождь вот-вот должен был прогнать засуху, но над Варилом небо по-прежнему было пустым и ясным.
Ранкстрайл собирался просто переждать эту ночь.
На рассвете он перейдет в решительное наступление и вновь отобьет равнину Варила у орков.
Он все равно не смог бы заснуть, поэтому даже не пытался.
Боль наместника и рассказ отца кружили в душе капитана, словно обезумевшие вороны.
Ранкстрайл знал, что его собираются избрать королем: приветственные возгласы всех, кого он встречал на своем пути, не оставляли никаких сомнений. Он подумал, что войдет в историю как Ранкстрайл Одинокий. Он даже не мог себе представить, что у него, с его-то кровью, когда-нибудь хватит мужества основать новую династию. Врата преисподней закрылись, и он не желал больше открывать их ни для кого. Он будет жить в одиночестве и в одиночестве умрет. Он исполнит свой долг до конца, чтобы никто никогда не стыдился его. У него не должно быть потомков. Он станет для своего города хорошим и справедливым королем-одиночкой. В этом и будет заключаться его честь.