Последний орк
Если ударить кулаком в камень изо всех сил, становится легче. Ненадолго. Но как только боль проходит, перед глазами снова встает мучительный взгляд Ранхгарк, пронзенной сразу пятью стрелами. И последний рык капитана "Крадд!! Удержи пролом!!" А дальше только перекошенные лица эльфийских воинов, распахнутые в крике рты... И болью отдающиеся в усталых руках удары топоров, крушивших шлемы, наплечники и ринграфы, украшенные лиственными узорами. Потом только яркий голубой свет и призрачная птица, сорвавшаяся в лицо с рук эльфийской магички. Я опускаюсь на пол и лежу, прижавшись щекой к каменной плите. Мысли уже не мечутся так, как в первые дни заточения. Ярость, бывшая неотъемлемой частью моей сущности, куда-то пропала. Я не сдался, нет. Не покорился. Но ярости, ярости - нет. Только боль. Все, кого я знаю, мертвы. Я - последний из Народа. Народа вольных степей и буйных трав. Народа величественных цитаделей и могучих воинов. Действительно могучих. Ни один эльф из их воинства так никогда и не сравнился со слабейшими из нас. Один к пяти, вот каков всегда был счет. Я поднял голову и посмотрел на свою зеленокожую ладонь. На мозоли, которые были у меня сколько себя помню. Я представитель уже четвертого поколения воинов в своей семье. И уже четыре поколения шла эта война. Первое время мы даже побеждали. Сила и ярость брали верх. Я перевернулся на спину, положил руки за голову и стал смотреть в потолок. С чего начался наш путь к поражению? С магии. Эти трусы, когда поняли, что не смогут взять нас ни числом, ни воинским умением, пригнали своих магов. И мы не устояли. Шаманы не справились. Боги отвернулись от них. Провожу руками по голове и усмехаюсь. Уже зарастаю. Брить, естесственно, нечем. Скоро буду как пастух из кочевых кланов, простоволосым. Никакого воинского хвоста на чисто выскобленной голове... Думаю об этом и усмехаюсь снова. Вряд ли у меня будет возможность зарасти до такой степени. Ведь все случится завтра. Я встаю и подхожу к окошку. Оно высоко, приходится подтянуться. Но на силу я ведь не жалуюсь? Это сооружение находится прямо посреди площади. Странно. Раса, считающая себя такой утонченной, создает такие грубые и примитивные устройства для казни. То, что плотники возвели на выложенной замысловатым узором и украшенной разноцветными изразцами брусчатке, представляет собой целый комплекс пыточных удовольствий. Потом я понимаю, что все это скопировано у нас и разжимаю руки, спрыгиваю на пол. Сажусь, прижимаясь спиной к теплой, нагретой солнцем, стене. Мне на ум приходят странные мысли. Ради чего мы воевали? Последние десятилетия это была уже война на выживание, дураку понятно. А раньше? Война за территорию? Остроухие носа не высовывали из своих лесов, им бурелом и чаща были милей открытых всем ветрам земель. Или война велась из-за природной агрессии нашего народа? Но ведь возможностей помахать топором была всегда. Сам видел, да и тец рассказывал, что кланы резались между собой испокон веков. За пастбища, за колодцы, за женщин. Да просто так! Что же мы с остроухими не поделили? Или они с нами? Мне удивительны эти мысли. Эльфы всегда были просто враги. Враги, которых надо убить как можно больше, потому что иначе они убьют тебя. Потом враги, убившие семью и выжегшие родные шатры дотла. Потом враги, убивавшие товарищей, бившихся рядом с тобой. Теперь враги, державшие меня в этой каменной клетке и готовившие для меня же целый пыточный ряд. Враги, только ради которых я не разбил голову о стены своей тюрьмы. Потому что у меня есть неплохие шансы забрать в Вечную Степь еще нескольких, в довесок к тем сотням, которых я уже поразил. Поднимаю руку и кидаю взгляд на испещренное шрамами предплечье. Каждый шрам - это эльфийский воин. Помню, рукояти топоров порой было даже некогда отмыть от крови. Новая мысль заставляет меня хмуриться в бессильной злобе. А если они снова применят магию? Что если пресекут любую попытку к сопротивлению, как в последних боях, когда его воины вдруг опускали руки и безвольно ждали смертельного удара, бессильно вращая налитыми кровью глазами? Что тогда? Подыхать как тупой бык, которого режет мясник? Только не это. Вдруг я настораживаюсь. Что-то не так. В камере стало светлее. И не от окна. В противоположном углу, прямо напротив обитой толстым железом дверью разгорается голубое сияние. Магия! Я вскакиваю на ноги, смотрю на дверь. Неужели началось? В очередной раз напрягаю бугрящиеся от усилия мускулы, пытаясь разорвать цепь, которой скованы руки. Все напрасно. Тогда... Я покажу им, как умеет умирать плененный обманом последний орк! Но дверь неподвижна. Стражи негромко переговариваются. как ни в чем не бывало, на замечая сияния. которое меня лично уже слепит. Прикрываю глаза руками. Сияние гаснет и я бросаюсь на мага. На магичку. На... Рука, занесенная для смертельного удара, останавливается. Это ребенок. Будь я проклят. Нет, конечно, я убивал детей в захваченных поселениях. Убивал будущих воинов ненавистного народа. Вынужденно.. Но теперь... Теперь я не хочу, чтобы последнего орка запомнили убийцей детей. Кровожадным чудовищем. Я воин! Я умру, пытаясь убить вражеских солдат, а не беззащитное дитя. Эти ублюдки должны запомнить меня не лищенным воинской чести. Эльфиечка крохотная. Думаю, я мог бы одним ударом кулака превратить ее в кровавую кашицу на полу. Но не хочу. Пусть проклянут меня души всех, кто погиб, не хочу. Она одета по извечной остроухой моде, в легкое воздушное платье с лиственным узором. Меня уже тошнит от эльфийской вязи. Она везде. На стенах жилищ, на одежде, обуви, оружии и доспехах. Даже стены моей темницы украшены лиственным орнаментом! Да они все больные! Пышные волосы убраны в высокую замысловатую прическу, открывающую длинные острые уши.С трудом подавляю желание схватить мелюзгу за их кончики и вмазать об стену. Она разглядывает меня одним глазом. Второй закрыт расшитой серебрянной вязью повязкой. Традиция? - Нет. - Она не открывает рта. Я не удивляюсь. Многие эльфы умеют читать мысли. Мы слишком поздно поняли это, когда были сорваны самые хитрейшие наши операции и ловушки, о которых знали только единицы, самые проверенные. Меня не удивляет, что я слышу ее голос в своей голове и более того, понимаю ее. Меня заинтересовала повязка. Все эльфы внешне непорочны. Я не знаю. как они это делают. Не могу спокойно смотреть на их вытянутые морды, но не могу не признать, что никогда не видел эльфа с неправильной формой, например, носа. - Это не всегда так. - Снова говорит эльфиечкапрямо в мою голову. Потом приподнимает повязку и я вижу, точнее, не вижу глаза. Его нет. Просто нет. Не рана, и не пустая глазница. Ее левого глаза словно никогда и не было. - Это не лечится. - Произносит эльфийка. - Магия не помогает, а протез я не перенесу. Мне на секунду становится ее жаль. Быть неполноценным в эльфийском обществе - значит быть изгоем на триста-четыреста, или сколько они там живут, лет. Она еще совсем ребенок. Отчуждение и холод у нее еще впереди. Неполноценность у них - это страшное уродство. Не ненависть, конечно, но полное презрение на всю жизнь. Высшая раса... Я отворачиваю голову и сплевываю от отвращения. Она с детской непосредственностью разглядывает меня. И я догадываюсь, что она никогда не видела живого орка. Живого. Гоню прочь предательскую мысль. - У тебя нет клыков. - голос в моей голове. Конечно, нет, малявка. Просто когда я загрыз троих охранников, один, со скованными руками и ногами, кто-то из воинов деловито выбил мне их оголовьем меча. Она прижимает ладони к губам, единственный глаз широко раскрыт, смотрит на меня. И я, из внезапного чувства мести, вспоминаю для нее сожженый шатер, истыканных мечами жену и сына. И как насчешку, букетик полевых цветов, аккуратно положенный на пропитанное зеленой кровью платье пронзенной копьем старшей дочери. Я вижу как она морщится, как бежит из ее единственного глаза ручеек слез. И я вспоминаю. Вспоминаю. Горящая степь. Женщины и дети мечутся за стеной огня под ливнем стрел. Крики и визги лучников, которых мы принялись крошить в лоскуты, когда вернулись на дым пожара. Вернулись слишком поздно... Растянутый между шестами пленный эльф, в которого молодежь метает топоры. Привязанный к дереву орк, на котором лучники пытались стрелами написать букву "Ард". Стреляли видимо издалека, и не самые меткие. Потому что среди многочисленных ран буква практически не читалась. Вспоминаю рушашиеся под ударами магии стены крепостей. Последние взгляды эльфов, за мгновение до того, как мой топор отрубал их головы. Она падает на колени и ее сотрясают рыдания. Поплачь, эльфка. Поплачь о тех, кто никогда не выйдет в травяную степь. О тех, кто никогда уже не посадит маленького сына на ездового волка в первый раз. Зачем ты пришла, эльфка? Зачем? Тебе надоело жить? Ты хотела посмотреть на живого орка, пока его народ не канул в лету? Хотела, как те дети и их родители, глазевшие на стальную клетку с пленником, которую несколько дней возили по городам, увидеть рычащее животное? И разочарованно отводившие размалеванные глазки при виде огромного невозмутимого воина, гордо взиравшего на толпу? Зачем ты пришла, дитя? Она неожиданно поднялась, утерла глаз. -Ты сейчас одинок. Я знаю каково это. Я горько усмехаюсь. Откуда? У тебя не убили всех, кого ты знала, всех, кто был твоей семьей, кланом, народом. Она смотрит на меня так, что я понимаю. Для