В текстах дневника было много мистики и, судя по всему, последние недели старик провел в затворничестве здесь, где и погиб самолично запертым в одиночестве семьдесят три года назад.
Аккурат в день последней записи архива постояльцев.
Судя по внешнему виду старика, погиб он от старости, а в его костлявых руках был зажат цилиндрический ключ.
Ключ переливался цветами трех стихий, которыми был закрыт люк.
Белый цвет астрала, что отвечал за барьер маскировки. Красный цвет огня, что отвечал за сожжение улик и проникших воров. Золотой цвет металла, что отвечал за внутренний барьер-ловушку.
— И зачем же ты закрыл сам себя, старик, — покачал я головой и аккуратно выудил ключ из его мертвых пальцев.
Хотя, зная, что один из его потомков хотел закрасить вывеску с эмблемой Ордена, а второй не брезговал торговать людьми, старик возможно поступил действительно умно, навечно закрыв доступ сюда непутевым отпрыскам.
Когда ключ оказался в руке, я заметил, что помимо стихийного, к резному кольцу прикреплен еще и самый обычный медный ключ.
Осмотревшись в комнатке, я увидел под кроватью сундук и выдвинул его на себя.
Пыли на нем было не в пример больше, чем где бы то ни было в другом месте. По внешнему виду сундука казалось, что его не касалась рука человека лет так пятьсот.
Прокашлявшись от пыли, я поместил медный ключ в замочную скважину сундука, и он щелкнул.
Крышка ушла вверх и моему взору открылась идеально сохранившаяся кожаная броня с эмблемой ордена. Та самая, в которую был одет мужчина на старой фотографии.
А у изголовья лежала сложенная записка с нанесенной стихийной печатью. Простенький конструкт, который уничтожит содержимое, если его коснется кто-то чужой.
Я поднес указательный палец к печатке в виде герба Ордена и защитный конструкт истаял в воздухе, не причинив бумаге никакого вреда.
Я взял листок в руки и раскрыл перед собой.
Поначалу он оказался пустым, но спустя несколько секунд на необычной бумаге проступило одно слово:
«Разрешаю».
После чего бумага с хлопком исчезла, а на ее месте в пространстве проявился размером с футбольный мяч шар и наполнил своим сиянием все помещение. Теплая податливая энергия переливалась внутри него мириадами искр и завораживала взор.
Почерк Магистра Проклятий Иллариона я узнал сразу.
Этот старый хрыч любил такие фокусы. Уникальный дар этого старого шутника заключался в возможности «проклясть» любой неживой предмет, где «проклятием» было запечатанное заклинание отложенной активации, обычно высшего порядка.
Если честно, я так и не разобрался до конца как работает его Дар. Как и многие Магистры, этот старый хрыч шифровался и не раскрывал всех своих секретов.
В данном конкретном случае «проклятой» оказалась записка, куда был вшит идентификатор «свой-чужой», который активировал одно из двух запечатанных заклинаний. В моем случае, просто открылось пространственное хранилище и выпустило заточенный там предмет.
А вот что было во втором мы не узнаем, но зная тяжелый нрав Магистра Проклятий Иллариона, уверен нарушителю было бы больно.
Очень больно.
Очень сильно больно.
Даже удивительно, что я оказался в числе «допущенных», ведь старый вредный хрыч меня недолюбливал. Как хранитель Великого Источника, Илларион был вторым Магистром после Акса, с которым я взаимодействовал чаще всего и взаимодействия эти заключались в основном в том, что я приходил просить энергию на восстановление.
Ну как просить, я ее просто забирал, когда мне было необходимо, что Магистра Проклятий дико бесило.
В свое оправдание хочу сказать, что пополнял Великий Источник я многократно больше, чем забирал оттуда, но вредного старика это не особенно волновало.
Больше всего Иллариона волновала отчетность, порядок и дисциплина.
И его безмерная мания контроля оказалась настолько велика, что даже спустя семь сотен лет, уже будучи давно дохлым Магистром, старый хрыч все равно умудрился вставить свое веское «разрешаю» на использование энергии из источника.
Да, все верно.
Передо мной был не просто шар, а часть Великого Источника башни. Не та поделка, которую носят аристократы на своих шеях и украшениях, а артефакт с первозданной структурой источника, до краев наполненный податливой стихийной энергией, которая ждала своего часа и настаивалась в пространственном хранилище как первоклассное вино.