- А вам орден дали?
- Дали. «Красную Звезду».
- А как же обещанное «Знамя»?
- Нууууу… «Знамя» получил генерал Подковыров «за организацию операции». Кстати, тем двоим, что со мной за «жмуриком» летали, дали по медали «За боевые заслуги».
Никитину на душе стало совсем гадко. Пора бы уже привыкнуть, товарищу старшему лейтенанту, а вот все как-то не получается…
- Ну, что, на базар поедем? – спросил Кузьмичев, – У меня часа полтора есть. Тебе когда вылетать?
- Спасибо, товарищ майор. Чего-то расхотелось. Денег маловато, да и времени тоже. Пойду я, пожалуй.
- Ну, как знаешь. Мое дело – предложить. Тогда счастливо!
- И вам не хворать, - ответил я, вставая с лавочки.
Никитин уже успел удалиться шагов на пять-шесть, когда начальник особого отдела окликнул его:
- Старлей, постой! Я тут забыл тебя спросить кой о чем. Извини, но просто любопытно: чего это ты у себя в комнате бюстик Александра Сергеевича Пушкина выставил?
Никитин сделал неопределенный жест рукой и ничего не ответил.
…………………………………………..
Базар. Пышным цветом расцвели сотни торговых точек, рассчитанных исключительно на наших: «Магазин Миша», «Магазин Андрюша», «Универмаг Москва»- все размером с больничную регистратуру, и даже «Балшой магазин Макси-Маг» – такие и подобные названия на русском языке пестрили на витринах. Хозяевами их часто были индусы, точнее – сикхи, выходцы из Индии, в черных тюрбанах от мала до велика, исправно вежливые и спорые в работе. По-русски изъяснялись часто вообще без акцента, хорошо разбираясь в «нюансах».
Никитин подошел к такому ларьку, попивая пиво из банки.
Поглядел и показал рукой на трусы-«недельки», ажурные колготки, пилюли «Антиполицай», кассеты с записями «Модерн Токинг», косметику, сумки «Монтана», «музыкальные» сервизы и многое-многое другое абсолютно не интересующее местное население. Спросил хозяина по-русски:
- Что собираешься делать со всем этим, когда мы уйдем – местные все это не покупают?
Сикх посмотрел на офицера черными маслянистыми глазами мудрого восточного жителя и серьезно ответил, тоже по-русски и без малейшего акцента:
- А мы придем на север, вслед за вами.
***
Титры: Фарахруд. Провинция Фарах. Афганистан.
17 июня 1988 года
Спецназ опять уходит на войну.
На мехдворе бойцы закладывают в броню длинные ленты крупнокалиберных патронов к КПВТ.
За ними еще более длинные ленты пулеметных патронов.
За ними в БТР втаскивается АГС-17 «Пламя» и круглые коробки с «огурцами» для него.
Бойцы снаряжают магазины к автоматам.
Стягивают их попарно синей изоляционной лентой.
Разбирают из раскрытого ящика гранаты.
Засовывают в сидора «вшивники»: олимпийки, шерстяные свитера – ночью в пустыне холодно. Поверх сидоров вяжут бушлаты.
Переобувают кирзовые берцы на белые кроссовки. Они хоть и не прописаны по форме одежды, но в них по камням бегать сподручней.
Старший лейтенант Никитин у себя в модуле тоже готов к войне. Поверх «песочки» на нем уже надет трофейный китайский «лифчик», в который он последовательно засовывает автоматные магазины, гранаты, сигнальные ракеты и дополнительные обоймы к «Стечкину», который уже болтается сбоку в бакелитовой кобуре-прикладе.
Проверив остроту клинка на ногте, засовывает в ножны тонкую неуставную финку с наборной ручкой – изделие умельцев-солдат из автомобильной рессоры.
Глянув в зеркало, Никитин, остается собой доволен – боец! Спецназёр!
Надев кепи, выходит.
На мехдворе, Никитин встретился глазами с прапорщиком Гуляевым.
Тот молча кивает: тапа: все в порядке.
Никитин отдает команду:
- К машине!
И вместе с бойцами плюхается на остывшую за ночь броню.
Обняв автомат, словно постаревшую, но безумно дорогую любовницу, слегка нагнувшись в люк говорит, как Гагарин перед стартом:
- Ну, что, мля, поехали!
Поднимая пыльный шлейф, БТРы, числом три единицы, словно цепочка деловитых жуков-скарабеев, двинулась в направлении, прямо противоположном тому месту, к которому нам нужно было выйти в назначенное время. Предстояло еще чуток, до сумерек, попетлять по мандехам, чтобы запутать следы и сбить с толку возможное наблюдение духов с окрестных высот.
Никитин снова кричит в люк:
- Козюлис, слушай боевую задачу: петляй по мандехам до заката.Потом на точку.
***
Титры: Омская область. Сибирь. СССР.
31 декабря 1988 года
Кирпич пил. Пил остервенело, но алкоголь его практически не брал и от этого Николай чувствовал себя еще поганее. Алкоголь не давал забыться, а наоборот мучительно распалял воспоминания.
Он сидел и тупо переключал каналы в телевизоре пультом дистанционного управления на витом шнуре.
Его мать, рано состарившаяся и оплывшая женщина, страдая за него, выговаривала:
- Другие вон, люди, как люди. Работу себе находят. Жену. Тебе же не две руки оторвало, а только одну, так чего дома сиднем сидеть. Одевайся, пошли. Новый год уже скоро. Там и стол накрыт. И водка эта проклятая тоже есть.
Кирпич, не оборачиваясь к ней, бросил через губу:
- Нет, мать, теперь я пенсионер и работать мне не положено. Мне от Родины положен теперь хрен с маслом. От меня уже орденом откупились. Нет больше Кирпича – есть якдаст шурави бача. (титры: однорукий советский парень). Никому и на хрен не нужный. Иди без меня. Я вам всем только настроение испорчу.
Мать ушла.
На столе уже стояла пустая бутылка из под водки, и вторая была початая наполовину. В тарелке крупно порубленная колбаса, шпроты в банке и мороженая клюква. Поломанный руками хлеб. И пачка вонючей «Примы» Прокопьевской табачной фабрики.
Пил кирпич из эмалированной кружки, как привык еще на войне.
Он снова налил полкружки водки.
Поднял ее левой рукой на уровень глаз и сказал в пространство:
- Третий тост мы уже пили. Повторим его для моей руки.
И высосал до дна.
Тут на его плечо легла женская рука, и он даже не удивился. И не обернулся - просто бережно взял эту руку своей левой – здоровой - и прижался к ней небритой который день мордой. Лицом это было назвать трудно.
- Эх, ты, герой… - укоризненно сказала ему его жена, - Забыл, что обещал встретить Новый год вместе?
У двери, прислонившись к косяку, стояла мать и молча плакала, глядя им в спины.
Титр:
Конец фильма