Возле ворот с внутренней стороны – караулка, там живет взвод бойцов из мотострелкового полка, под командой старлея,
Ворота распахнулись, и БТР, устало подвывая оборотами изношенного движка, вкатился во двор.
Советники, человек пять, столпились на крыльце.
Никитин спрыгнул с брони, поздоровался с командиром охраны, старшим лейтенантом, родом из Баку и отзывавшимся на имя Гарик, и подошел к крыльцу.
- Здорово, Никитин! Чего привез? – приветствовал Никитина старший советник - полковник.
- Груз для Хайята. Позвоните ему, пожалуйста, товарищ полковник. Пусть пришлет своих людей с носилками. Только поскорее.
- Сколько носилок?
- Трое.
- Ого! Что там у тебя?
Вместо ответа Никитин обернулся – там выгружали из БТРа раненых. Странно, что та девочка, с пулей в животе, еще была жива и громко стонала.
Старший советник, успевший сходить взглянуть на раненых, вернулся с озабоченным лицом.
- Н-да… Кто их так, духи?
- Если бы…
- Ваши постарались?
- Мне всегда казалось, товарищ полковник, что мы здесь все из одной страны и делаем общее дело, - огрызнулся Никитин на «ваших». Советники считали себя высшей кастой по сравнению с войсковиками. Хотя по зарплате так и выходило.
- Ну, да, - притворно согласился полковник, - только одни наломают дров, а расхлебывать всё это потом другим! Через полчаса об этом узнает весь город. Вы уедете, а нам тут и дальше плести узоры о советско-афганской дружбе. И нам тут, между прочим, еще жить!
Подошел второй советник, спросил, перебивая тираду старшего:
- Как это случилось?
Никитин пожал плечами.
- Ночью на засаду выехал «Симург». Дальше – все, как обычно, – и неожиданно для себя Никитин стал повышать голос, - У них, между прочим, был Дэ-Шэ-Ка! И эрэсы, которые они для вас везли! И мины, на которые наезжают потом все подряд, и советники тоже. Кстати, прекрасный повод напомнить вашим подсоветным: пусть «мирняк» ездит днем, а не ночью.
- Не учи, отца ебаться, старлей! – посуровел советник в чине полковника. – Забыл, как вас с той «барбухайкой» вас отмазывали? А тогда даже не жареным, а горелым пахло!
Никитин замолчал и отвернулся. Крыть было нечем.
Советники начали расходиться.
Старший щелчком отбросил окурок и, и довольный молчанием Никитина, сказал:
- Ну, что ж, располагайтесь.
Никитин, на ходу снимая с себя «лифчик» с разгрузкой, зашел в виллу.
***
Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР
2 июля 1988 года.
Старик провел Кирпичникова через сад, где удивительно пахло розами и еще какими-то неизвестными ему цветами. Они взошли на крыльцо и Николай Иванович, открыв незапертую дверь, с порога окрикнул:
- Маринка, ты уже дома?
Из глубины дома раздался девичий голос:
- А где мне еще быть?
- Где-где… На танцульках ваших, энтих, как их… доскотеках. А ну-кась, спроворь-ка ты нам, девонька, с нашим гостем чайку!
Кирпич заметил, что только что исключительно грамотная речь бывшего учителя словесности вдруг стала нарочито грубоватой и лубочно-простонародной. До него не сразу дошло, что это просто игра. Ради чего? Не для него же… Это он понял, когда из полумрака возникло юное существо неземной красоты. Существу было на вид лет 17, оно завернулось в простенький ситцевый халатик и хлопало длиннющими ресницами над глазами небесно-голубого цвета. Распущенные русые волосы, извиваясь, струились по плечам. Фигурка, почти как у подростка, но уже и не совсем «как».
И пара стройненьких ножек. Босиком на дощатом полу.
- Привет, деда! – она чмокнула старика в щеку. Но ее глаза при этом с любопытством смотрели на Кирпичникова.
- Внучка моя, Маринка, - представил ее дед.
– Знакомься, - это - уже к ней – Николай, мой тезка, героический воин-интернационалист.
- Очень приятно. Вы… - обратилась она к Кирпичникову, - Олежку привезли?
За засмущавшегося, чего с ним случалось крайне редко, Кирпича ответил Николай Иванович:
- Увы, Мариночка, - со вздохом сказал он, – ты сама чего на поминки не пришла?
Девушка замялась, почему-то густо краснея.
- Дед, ты же знаешь… Дед, не люблю я похороны и… боюсь их. Сразу начинаю думать, что и меня когда-нибудь, вот так, в ящике, будут зарывать в землю. Страшно становится…
- Хватит скулить, - одернул ее дед педагогическим тоном, - иди, ставь чай!
Девушка удалилась в кухню и загремела посудой.
Николай Иванович провел Кирпича в комнату, рассказывая на ходу:
- Мой сын, ее отец, с ее матерью, моей невесткой, погибли десять лет назад. Маринке семь тогда было, – объяснил он доверительно, – Пьяный идиот на самосвале в их «Запорожец» въехал. Вот мы с бабкой ее вдвоем и растили. Бабка моя два года как тому… Ну, и теперь мы одни. Ничего, справляемся. Хорошая девка вышла, правильная. Насчет «доскотек» это я так…Хотя, конечно, дело молодое… В Олега соседского, которого мы сегодня хоронили она влюблена была, он на шесть лет старше, даже и не замечал ее. Красавец ведь парень-то… был, - старик вздохнул и сменил тему, - Вот здесь, на диване, тебе удобно будет, я велю Маринке застелить. Помыться хочешь?
Кирпичников за день изрядно взмок, форменная рубашка липла к спине, охотно отозвался на приглашение:
- Ещё бы...
Николай Иванович достал из старинного шифоньера махровое полотенце.
- Переодеться-то у тебя есть во что? Я могу треники дать какие-нибудь.
- Спасибо, у меня все есть, - вежливо отказался Кирпичников, вынимая из сумки новенький спортивный костюм «Адидас», очень похожий на настоящий.
- Тогда снимай свою амуницию и пошли.
Кирпичников не заставил себя ждать. Он быстро разоблачился, аккуратно повесив форму на спинку стула, натянул свою обновку с Кандагарского базара, переобулся в любезно предоставленные хозяином тапочки, прихватил смену белья и потопал вслед за ним к выходу.
……………………………………
- Вон там, - показал старик, выходя на крыльцо и показывая вглубь сада, - душ. Плескайся, сколько влезет, воды много, у меня свой насос.
***
Титры: Шихванд. Провинция Фарах. Афганистан.
2 июля 1988 года.
Никитин с наслаждением, неведомом цивилизованным людям, стоял по горячим душем в советниковой вилле. Глаза его были закрыты, струи воды стекали с головы, остриженной по ван-дамосвкую «гориллу», которая была очень практичной прической в полевых условиях. Лучше, разве что бритый череп Петровича.