Человек в белом халате, похожий на медработника, приступил к проверке доставленных клиентов. Куропаткин внятно, как учили в армии, назвал свой адрес, место последней работы и даже вспомнил собственное имя. Он хорошо присел, вытянув перед собой руки, и вторично, скрестив ногу винтом, как приказали. Пшеничников тоже был в хорошей форме — но не в милицейской, поэтому его увели в палату, вернее в камеру. На прощание он успел подмигнуть Валерке, о чем потом никак не мог вспомнить, сколько ему ни говорили.
— Прощай, маэстро, — успел сказать Хорошавин Куропаткину, прежде чем Пшеничников подхватил его под мышки. И они пошли по коридору в трусах, как олимпийские чемпионы. В сопровождении почетного эскорта с дубинкой.
— Лейтенант! — крикнул врач милиционеру. — Еще раз привезешь трезвых — рапорт напишу! Идите…
Лицо мента моментально раскалилось, как болванка в горячем цехе. И Валерий понял: у них тут свои разборки. И правоту этой мысли жизнь доказала тут же, в коридоре.
Два человека без усилий перегородили проход — один двухметрового роста, другой метр поперек, молчаливый, в светлом джемпере. И Князь Куропаткин всей аристократической шкурой почувствовал озноб.
— Поднимемся, — кивнул высокий на лестницу.
Пригласили в гости одного — и Куропаткин сразу вспомнил, где у него находятся почки. Которые обычно отбиваются вместе с охотой много разговаривать. И про печенку тоже вспомнил. Игоря Николаевича так не пригласили. На втором этаже остановились у двери, обитой черным дерматином.
— Читай, если образованный! — ткнул высокий пальцем в табличку «Уголовный розыск».
— Не-е, этот наоборот — безграмотный, — впервые подал голос толстый, — он у нас смелый…
— Дурочку гонит, ишак, — ответил высокий, выслеживая реакцию Куропаткина.
Последние кадры пленки засветились — и Вельяминов безуспешно пытался вспомнить, как он упал и попал спиной в эту цветочную клумбу, будто в компанию душистых и холодных женщин. Конечно, мусорный ящик лучше, но это воспитание с претензией на элитарность… Падать — так в клумбу. Передвигаясь по земле, как боевая машина пехоты, на четвереньках, он почувствовал, наконец, асфальт, сначала ладонями, а потом коленями.
Вельяминов тут же встал и сразу запустил правую руку в полиэтиленовый пакет, который, похоже, не отпускал несколько часов, — и с негромкой радостью обнаружил бутылку вина. А пять рублей, лежавшие в кармане, округлили чувство до семидесяти процентов. Остальные тридцать не стоили одного стакана. И они действительно стоили бы столько, если бы он не вспомнил — вернее, он понял, вычислил по электрическому свету, что совершил прогул.
И опять сыграло свою положительную роль воспитание — он тихо произнес одну из тех татарских фраз, которую занес в свое дополнение к словарю живого великорусского языка Владимира Даля основоположник казане-кой лингвистической школы Бодуэн де Куртенэ. Тихо произнес, но выразительно. Бодуэн бы одобрил. Вельяминов, продираясь сквозь ветви кустарника, напрямую двинулся туда, где горели фонари и шумели машины, поскольку без карты, компаса и автопилота оставалось надеяться только на такси.
«Если бы эти козлы знали, что я заплачу им целых пять рублей! — с нежностью подумал он, в очередной раз опуская руку, — таксисты, хамское сословие, мотовилихинское быдло…»
Вельяминов узнал место с третьей попытки — по этому шоссе таксисты мчались из аэропорта к центру города (и в таких случайных клиентах, как он сегодня, не нуждались). Точно-точно, за дорогой — ипподром, республиканский.
И вдруг не там, а где-то дальше, глубже, на самом подкорковом уровне, он засек световые сигналы, четыре горящие лампочки — фары и два верхних габарита на фургоне. Огни надвигались по самой кромке шоссе, подозрительно снижая скорость. И Вельяминов, еще не определив угрозу словом, с прыжком бросился в сторону — к подъезду ближайшего дома. Ему, суровому спортсмену, казалось, что он бежит быстро, достаточно быстро, — до тех пор, пока не услышал за спиной громкое, поганое и радостное дыхание.
Вельяминов остановился — и на плечо легла белая, липкая ладонь преследователя.
Повернувшись, Юра увидел, как расползается в мокрой улыбке лицо высокого милиционера. Не человек это, отметил он, а торжество разума во Вселенной, Будда.
— Пошли-ка туда, пиздюк импортный! — кивнул сержант в сторону машины с кубической камерой специальной хозяйственной медицинской службы.