– Это безопасное место.
Обдумываю, должен ли я рассказать ей о маршрутах побега и местах хранения оружия, но решаю, что не стоит. Я не уйду надолго.
– У меня встреча, а потом я отвезу тебя на Ладожское озеро. Сейчас мы в трехстах метрах от станции Солнцево, если захочешь уйти, – добавляю я. – Недалеко есть парк. В России доллары принимают везде. Евро тоже.
Она пробегает рукой по столешнице из серого камня, которая отделяет фойе от кухни. Там плитка и маленький холодильник, за ним стол и кровать. Больше ничего, кроме одежды денег и оружия, нет.
– Мне нравится, что она маленькая, – говорит Наоми, проходя дальше в комнату.
Она падает на кровать и разглаживает сморщенное ею же покрывало. У меня сердце напрягается от видения моего воображения. Теперь нужно добиться успеха, потому что мне хочется видеть её здесь со мной всегда. Мы немного говорили о будущем, только об идее холодной белой дачи на севере для неё. Но как долго она там останется? Как долго она захочет быть со мной, если моё существование угрожает ей на каждом шагу? Мир не выиграть с простой картиной, но можно через насилие. Могу только молиться о том, что не прольётся ни её, ни моя кровь. Нет. Молитва – не единственный мой инструмент. Я выгибаю руку.
В течение двух десятилетий я был убийцей для Братвы. Пришёл к ним, когда мне было десять. Александр – старый военачальник обучал убивать и меня.
Елена научила меня ненавидеть.
А эта женщина? Она учит меня любви.
Для неё и своей сестры я найду мир, даже если мне придётся убить всех на юге Москвы, чтобы добиться этого.
– Я не против быть здесь, потому что здесь только твои микробы. С твоими микробами всё в порядке. Но у меня есть доступ к большим деньгам, поэтому если хочешь, мы можем купить квартиру побольше, – она смотрит на меня сквозь ресницы. – Если ты не злишься на меня, что я испортила всё в клубе.
– Нет, – яростно говорю я, и сделав два шага, сгребаю её в объятия.
Конечно, она не смотрит на меня, но мне всё равно. Она видит меня.
– Ты была храброй. Очень храброй. Выкинь это из головы, Наоми. Мне жаль, что тебе пришлось увидеть все эти ужасные вещи. Меня нужно избить за то, что привёл тебя туда.
– Но тебе же понравится, – усмехается она, довольная своей маленькой шуткой.
Беспокойство уступает место смеху, и я не могу сдержать улыбки от её забавного вида.
– Да, возможно, это не наказание для меня. Тогда надо мучить меня по-другому.
– Почему тебе это нравится? Поняла, тебе не нравятся нежные прикосновения. Чем сильнее я тебя кусаю или царапаю, тем лучше тебе. Думаю, это делает тебя мазохистом, – она как обычно отвечает на вопросы за меня. – А меня это делает садистом, раз мне нравится, как тебя это возбуждает?
– Эти ярлыки ничего не значат, Наоми. Мне нравятся твои прикосновения, потому что они твои. Ничего больше.
Это не вся правда, но мне не хочется рассказывать о своём грязном прошлом. Она будет смотреть на меня с ужасом и отвращением, как на того любителя ослов, если узнаёт, что я делал.
Она пожимает плечами.
– Ты молчалив, с тех пор как мы покинули Венецию. Подумала, ты разозлился. Помнишь же, что я не умею считывать людей?
Я крепко сжимаю её руки.
– Не хочу, чтобы ты беспокоилась. Елена Петрович вызвала меня. Я должен пойти и узнать, чего она хочет. Как только всё закончится, отвезу тебя на дачу, и мы начнём её реконструкцию.
Ухожу на кухню, открываю дверцу под раковиной и достаю оттуда брикет наличных.
– Здесь есть доллары и евро, если тебе понадобится.
Наоми едва смотрит на деньги. Она водит пальцем по покрывалу на кровати, и её движения кажутся потерянными. Беру пистолет и дополнительный магазин. Несомненно, Елена меня обыщет, но я смогу их пронести.
– Это она звонила тебе на телефон, когда мы приехали?
– Да, она.
– Кто она? – шепчет Наоми, и я почти не слышу вопроса.
Стыжусь того, что приношу в жизнь Наоми столько грязи, и сожалею, что могу принести ещё больше. Но она заслуживает того, чтобы знать. Знать, кого она приняла в своё тело. Знать, кто заявляет, что защитит её.
– Она – дочь старейшего пахана, босса Братвы. Одна из последних настоящих «Петровичей». Остальные... – я подбираю подходящее слово. – Содействуют семье в выданных ролях. Когда присоединился к семье, нас сестрой отдали Елене, пока я не доказал, что могу стать жестоким солдатом, поэтому стал боевиком. Боевики – лакеи семьи. Мы насаждали волю «Петровичей». Когда Сергей пришёл к власти после смерти своего отца, то заставил меня возглавить боевиков. Но он не доверял мне и правильно делал, ведь я задумал его убить. Теперь он умер, и думаю, я больше не солдат Братвы, потому что слишком стар для этого. Женщина не может вести за собой мужчин. Я говорю так, не потому что женщины слабые, а потому что мы, русские мужчины, упрямые. Но старая гвардия не обратилась ко мне. Они говорят, я не «Петрович», несмотря на то, что служил им два десятилетия. Не могу убить Елену так быстро после смерти Сергея, мне никто не поверит. Поэтому, когда совет решил проверить меня и велел добыть эту картину, я принял вызов и зацепился за идею о том, что это может привести к безболезненной революции. Но я вернулся. Теперь картина должно быть в руках у Елены, и пойду к ней посмотреть, какую угрозу она представляет, а потом вернусь к тебе.