Всё, что я знаю, это то, что не хочу идти с этим человеком. Я боюсь того, что произойдёт, если это сделаю. Я вспоминаю о Хадсоне, который держал меня в маленькой тёмной комнате в течение восемнадцати месяцев трёх дней и шестнадцати часов просто потому, что он хотел, чтобы Император выводил деньги со счетов вместо него. Что этот человек сделает с Императором? Василий хотел научиться лучше взламывать.
Хотела бы я, чтобы он был здесь. Чувствую нервную энергию, когда он рядом, но он мне не нравится. На самом деле, всё наоборот. У меня такое чувство, что если я не покину эту комнату, то мне не понравится то, что произойдёт.
Время применить ядерный метод.
Я дёргаюсь в объятиях Ласки. Это заставляет нож оцарапать моё горло, но я игнорирую это. Я откидываюсь назад и выпрямляю все конечности, делая своё тело настолько жёстким, насколько могу. Затем я снова откидываюсь назад и начинаю дрожать, притворяясь, что у меня приступ.
Глава 7
Василий
Я молчаливо лежу, пока Алексей думает, что я без сознания от его наркотика. Они разговаривают снаружи слишком тихо, чтобы вычленить отдельные слова.
Каким-то образом я узнал, что Алексей предаст меня. Я знал это, но меня огорчало лишь то, что это стало потерей. Моя жизнь полна потерь.
Дверь открывается и закрывается. Я выжидаю три удара сердца и вскакиваю.
Я бегло оглядываю гостиную и фойе, понимая, что никого нет. Номер пуст и устрашающе тих. Приоткрыв дверь, вижу, что лифт недвижим. Значит, есть лестница.
Алексей печально уверен в своей тактике и не замечает, что за ним следят. У дверей его нового номера я останавливаюсь, чтобы послушать, как Алексей объясняет Наоми, почему он её убирает. Я не могу больше ждать, услышав, что он начинает паниковать. Открываю дверь, которую тихо разблокировал, пока Алексей пытается поговорить с Наоми.
В комнате он склоняется над Наоми, которая бьётся в судорогах.
– Идиот! – отталкиваю я его, и он легко падает. – У неё приступ.
Я не понимал, что она больна, хотя, возможно, мне следовало обратить внимание на эпизод в фургоне, когда мы убегали из соединения Хадсона. Шум и стрельба загнали её в панику, и она раскачивалась на полу, прижав руки к ушам, и что-то повторяла. Но тогда я не придал этому значения, ведь многие плохо реагируют на стрельбу и безумцев, пытающихся их убить. Покачивание в углу – нормальная реакция. Скорее, наше безразличие странно.
– Наоми! Наоми!
Если бы я не был так близок к ней, то не заметил бы лёгкое сокращение её мышц, судороги, которые, казалось, ничем не ограничены.
Я поднимаю её на руки, игнорируя протесты Алексея.
– Не трогай её. Она откусит себе язык, – кричит он.
– Тогда она не сможет ничего рассказать, да? – говорю я, а выражение её лица будто снова сменяется хмурым взглядом.
Алексей топчется позади меня, как безумная мать. Но, что я знаю о припадках? Мне не поможет ничего, если она не заговорит. Я укладываю её на диван и вытягиваю пояс из брюк, пытаясь просунуть его ей между зубов. Чувствую сопротивление, и мне удаётся всунуть кожу ей в рот только после того, как она укусила меня. Теперь я уверен, она переигрывает. Она открывает глаза и с огромной яростью смотрит на меня, а затем как обычно, взгляд скользит по моей щеке к плечу. Но в этот момент я вижу её взгляд яркий, спокойный и загадочный. Её расширенные глаза глубокие, как Охотское море. Этим взглядом сирена захватывает меня. Моё сердце порхает, как птица. Во мне что-то сдвигается. Открывается дверь, или, возможно, это моя душа, которую она пронзает.
Я содрогаюсь, не зная, хочу ли освободиться или глубже упасть в её капкан.
– Тебе нужен врач? – немного глупый вопрос, ведь если у неё действительно припадок, то, как она сможет ответить.
Я быстро похлопываю её ноги и талию в поисках набора со шприцем и лекарством. Если припадки обычное дело, у неё был бы под рукой набор. Но ничего подобного я не нашёл. У одного из парней «Петровичей» аллергия на укусы пчёл, и он всегда держит противоядие под рукой. У неё же нет ничего подобного.
Мне приходит в голову, что я мог бы позвонить её брату Дениэлу и просто спросить, но не хочу связываться с ним, пока мы не выедем из страны, и он не перестанет быть угрозой для нас. Я только что приобрёл Императора. И не потеряю её. Не отдам её ни предателю Алексею, ни соперникам в Братве, ни её семье. Она моя, пока я не решу иначе.
– Что ты сделал с ней, Алексей? – спрашиваю я, придя к таким заключениям.
Есть риск, хотя и небольшой, что она действительно больна. Но я не думаю, что это так.
– Н-н-ничего, – заикается он. – А что ты здесь делаешь?
Я огорчён при виде такого воина, он повержен и хнычет, что заставляет сильнее озаботиться тем, во что превратилось наше Братство. И в этом я виню Сергея и Елену, они относились к ним, как к собакам, стравливая друг с другом.
– Алексей, – я поворачиваюсь к нему, держа руку на центре живота Наоми, так чувствую её дыхание под своей ладонью, и она не сможет сдвинуться, чтобы я об этом не узнал. – Ты пытался опоить меня, но у меня есть это, – я держу соломинку в руках.
– Соломинка? Это женская штучка, – он принюхивается.
– А ещё она обнаруживает яды. Я использую её многие годы. Погружаясь в жидкость, она становится полосатой. Изменение окраски заметны только тому, кто смотрит. Признаю, я не верил, что предателем в Братве станешь ты. Мы были товарищами так долго, как братья. Зачем же предавать меня сейчас?
На этот раз он хранит молчание, глядя на дверь и просчитывая, сможет ли уйти прежде, чем я начну действовать.
Я вытаскиваю пистолет с глушителем и тыкаю им в него.
– Иди сюда. Я не хочу стрелять в тебя у двери, – устало призываю я.
Тихое «пуф» выходит из пистолета, когда я нажимаю на спусковой крючок. Он воет, как собака, и падает на землю, прижимая руки к бедру.
– Закрой дверь и садись, – говорю я с напряжённым нетерпением. – Или в следующий раз пуля пройдёт между твоих ног, а не в бедро.
Моя печаль о его измене отходит на второй план. Я позже буду скорбеть по потере ценного члена Братвы, когда избавлюсь от него, но сейчас мне нужно сосредоточиться и устранить опасность.
Ослабший и истекающий кровью Алексей всё-таки садится на стул. У него в глазах стоят слёзы, когда он смотрит на меня.
– Почему ты выстрелил в меня? – скулит он, как ребёнок.
Я забыл, что он такой нежный, и не терпит даже толики боли.
– Потому что ты смотрел на дверь, чтобы сбежать, вместо того, чтобы сесть на стул.
Живот Наоми сжимается от моих слов, а затем её дыхание восстанавливается. Я похлопываю её и иду, чтобы засунуть под дверь стул.
Не знаю, кто может прийти за нами. В данный момент, мне не нужны неожиданности.