– Наоми, – зову я, стоя в двух шагах от кровати.
Я не могу приблизиться ближе к её сетям. Уважаю её силу и знаю свои пределы.
Она поворачивается, и её сладкие груди колышутся в движении прежде, чем остановиться. Она воплощение искушения. Я отступаю. Она моргает, пока её взгляд не задерживается на мне. Меня, как всегда, поражает их яркий ясный цвет. Но также быстро её взгляд, встретившись с моим, скользит по моей щеке, а затем сосредотачивается на моём ухе.
– Пришло время просыпаться. Вставай, одевайся и составь мне список необходимого оборудования. Я хочу купить всё, чтобы достичь нашей цели и завершить дела.
Она поднимается и садится, а одеяло спускается ниже, открывая её бледный живот и идеальный пупок. Затем она откидывает простыни, оголяя идеальные ноги. Ах, боже, я этого не выдержу. Ухожу к своему креслу и пристёгиваюсь в смехотворной попытке сдержать себя. Я пойду на всё, чтобы контролировать себя. Цепляюсь за подлокотник, пытаясь найти силы, чтобы противостоять ей.
Я хрипло говорю ей.
– В шкафу есть одежда, надевай. Помни, что ты Карен Браун. Мы пара, впервые проводим вместе отпуск. Мы познакомились, когда ты училась в Санкт-Петербурге.
– А почему не в Москве? – спрашивает она, обнажённой прогуливаясь по самолёту.
Знает ли она, как это на меня влияет и делает ли это нарочно? Если так, я боготворю её ум, даже проклиная собственную слабость. Но учитывая её общее недоумение по многим вопросам, она, вероятно, не понимает, что её обнажённое тело настолько красиво, чтобы заставить человека пойти на преступление. Делаю глубокий вдох, стараясь успокоить своё возбуждающееся тело.
– В Санкт-Петербурге программы обучения для студентов из-за границы распространены шире. Многие считают его более культурным.
– А это не так? – она вытаскивает сумку с туалетными принадлежностями и продолжает одеваться.
Я закрываю глаза, чтобы не напасть на неё.
– Москва – сердце России. Санкт-Петербург – платье, которое мы надели, чтобы произвести впечатление на всех европейцев.
– А где твой дом?
– Банда «Петровича» контролирует Западный административный округ, один из двенадцати районов Москвы. Это на юго-западе от центра города.
– Ты всем им управляешь?
– Нет. В окрестности проживает более миллиона человек. Большинство из них законопослушные граждане. Их мы не контролируем. Мы их защищаем, – говорю я, потому что Братва сильна в обеспечении порядка. – Есть несколько членов городского совета, которые консультируются с нами, над ними стоит префект, а над ним мэр Москвы. Бюрократические связи хорошо развиты, ничего не случится без десятка согласований. А согласования можно пересматривать. Комитеты, которые контролируют и подрядчиков и кормят префектов, тоже должны получать своё. Поэтому люди приходят за помощью к нам. А мы можем её быстро предоставить. И вершить правосудие. Братва заботится и защищает тех, кто входит в окружение.
– А если не входишь в окружение?
– Тогда нужно искать кого-то ещё.
– Звучит, как большая головная боль. И тебе это нравится?
Я улыбаюсь, слыша недоверие в её голосе.
– Да.
Звуки её переодевания прекращаются, что заставляет меня открыть глаза. Но когда я вижу Наоми в простом платье цвета морской волны, которое подчёркивает каждый изгиб её тела, задаюсь вопросом, не должен ли выколоть себе глаза, ведь этот вид ещё сильнее влечёт меня к ней. Я скучаю по её светлым волосам, но брюнетка из неё получилась выдающаяся. Тёмный цвет волос контрастирует с её светлой кожей и углубляет цвет глаз. Я теряю голову от этой женщины. Хочу снова взять её на этой кровати, трахать её, пока не услышу восторженных криков.
Стискиваю зубы, чтобы взять себя в руки, и просматриваю документы, чтобы без проблем пройти таможенный контроль, передавая их ей.
– Мы приземлимся в аэропорту Чампино. Там нас ждёт арендованный автомобиль. Держи сумку в одной руке, а в другой паспорт. Они поставят в нём штамп. Иди прямо к арендованному автомобилю. Не говори без необходимости. Теперь повтори мне моё имя.
Она закатывает глаза, будто чертовски устала от меня.
– Дмитрий Лужков. Мы познакомились в Санкт-Петербурге, когда я была в Летнем саду в Русском музее. Ты прогуливался с матерью и любовался статуями, а я фотографировала берега Невы.
– Очень хорошо.
– Я гений. Мне не нужно повторять дважды.
– Тогда у тебя не должно быть никаких проблем. Следуй моим указаниям, когда мы приземлимся.
Глава 14
Наоми
Я запоминаю все детали, которые выдал Василий о наших «отношениях». Но он забыл кое-что о людях с синдромом Аспрегера. Мы легко отвлекаемся. И нам не нравятся новые места. Аэропорт Чампино переполнен людьми, спешащими со своими сумками, как муравьи на пикнике. Я напугана толпой и незнанием аэропорта. Он кажется таким большим и чужим. С этим я плохо справляюсь. Мне нравятся удобные и знакомые вещи.
Тем не менее, я справляюсь и стараюсь не отвлекаться. Я следую за Василием, то есть за Дмитрием, и за его широкими плечами, которые расталкивают толпу. Мы стоим в очереди на таможню. Он не разговаривает со мной, что прекрасно. Я слишком перегружена происходящим вокруг, чтобы вести умный разговор. Я напеваю песенку про паучка, но здесь так шумно, что едва себя слышу.
«Не волнуйся, Наоми», – говорю я себе. – «Ты же не хочешь сделать Василия несчастным».
Это правда, не хочу. Я всё ещё окутана тёплыми чувствами к нему, потому что он дал мне оргазм в самолёте. Хочу ещё один, когда мы приедем в отель, а если он будет раздражён, вряд ли мне удастся его убедить. Думаю об оргазмах, когда Василий/Дмитрий подаёт свой паспорт. Человек с печатью говорит с ним. Василий/Дмитрий что-то отвечает. Они смеются. Печать в его паспорте, он движется дальше. Я подхожу к месту, где он только что стоял, протягиваю паспорт и жду. Рядом кричит ребёнок, и мои нервы, взрываясь, трещат.
Мужчина улыбается мне.
– Вы въезжаете в страну по делу или для удовольствия, мисс Браун?
Я смотрю на рот мужчины. Не могу смотреть ему в глаза, потому что они маленькие, как у свиньи. И ещё у него кривой зуб, который выглядывает, когда он говорит, и выглядит, как бивень. Этот человек напоминает мне кабана.
– Вы знаете, что кабан может испытывать оргазм тридцать минут? – спрашиваю я из-за этих размышлений
Рот мужчины выгибается, а лицо хмурится.
– Я... я не уверен, что понимаю...